Стэн Тэлчин - Найти истину...

Между тем наша семья переехала из ист-сайдского гетто в уильямзбургское гетто и, наконец, в гетто в бруклинском районе Нью-Йорка – Боро Парк, где сорок процентов населения составляли евреи, сорок – католики и двадцать – все остальные. Однако мои лучшие друзья были евреями. Помнится, мы участвовали в уличных драках, когда банды с 37-ой улицы или с 8-ой Авеню грозились избить евреев и заходили на нашу территорию в районе 43-ей улицы. Мы жили в квартале, где в ряд стояли многоэтажные дома со сдающимися в них квартирами. В нашем квартале жили сотни ребят. Моими закадычными дружками были Большой Хай, Маленький Хай, Сид и Эл. Родители у всех нас были выходцами или из России, или из Польши, поэтому мы и тянулись друг к другу, питая друг к Другу взаимное уважение.

Что мне больше всего запомнилось из наших уличных драк – это то, что неважно насколько я терпеть не мог какого-нибудь там Бенни или Сола из соседнего дома, но мы всегда забывали о наших распрях и, объединившись, рука об руку шли на нашего общего врага – «гоев». [4] . Гой (гойим) – презрительное название для неевреев, неиудеев.

Я был евреем, потому что им родился. Насколько мне было известно, невозможно было стать евреем, если ты им не родился, но и невозможно было перестать им быть, если ты родился евреем.

И со стороны отца и матери все мои родственники были ортодоксальными евреями. Еще когда они жили в России, вся их жизнь переплеталась с жизнью всего гетто, религиозного образования и синагоги. Однако в Америке все было по-другому. Для нас иудаизм был формальной частью еврейской религиозности. Об этом редко говорили, да и вообще не упоминали. И я и мои братья прошли обряд подготовки к Бар Мицве, [5] . Бар Мицва - церемония посвящения, во время которой еврейский мальчик, достигший 13-летнего возраста, становится «бар-мицвой», т. е. «сыном закона», и начинает нести личную ответственность за соблюдение Божьего Закона во всей полноте. Этот возраст знаменует собой переход из «детства в период взрослой жизни» и широко празднуется еврейской семьей. Во время Шаббата, т.е. с вечера в пятницу до вечера в субботу, на религиозной службе в синагоге мальчик становится «бар-мицвой». Ожидается, что он будет стоять перед всей конгрегацией верующих данной синагоги и читать отрывки из Свитков Торы, самостоятельно проводя службу, как могут ее проводить взрослые мужчины в синагоге. и всему, что с ним связано. Ничего не оставалось делать, как просто «быть» евреем.

Я пытался приучить себя неукоснительно надевать каждое утро свой тефиллин, [6] . Тефиллин - еврейское название особой повязки. Во Второзаконии 6:8 говорится: «И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою над глазами твоими ». Как знак выполнения этой заповеди все верующие мужчины следуют этому предписанию и надевают повязки каждое утро. Каждая такая повязка представляет собой небольшую коробочку из кожи. В коробочке хранятся слова из Святого Писания. На каждой такой коробочке есть шнурки для определенного употребления, т.е. одну повязывают на левую руку повыше локтя, другую – на лоб между глаз. Повязывание этих коробочек и чтение традиционных молитв во время повязывания занимают каждое утро несколько минут. потому что знал, что моему дедушке это нравится. Потом были маленькие кожаные коробочки, с вложенными вовнутрь выписками из Священного Писания, которые при помощи шнурков привязывались на левую руку и вокруг головы на лоб. Дедушка подарил мне тефиллин, который ему подарил на Бар Мицву еще его дедушка, и чтобы угодить дедушке, было важно продолжать носить тефиллин. Все же я не понимал, зачем это все нам, евреям, нужно, даже если об этом написано в Библии. Да и никто этого не носил. Ни мой отец, ни мои братья. Тогда зачем все это мне? Я взял и отдал тефиллин своему дедушке обратно. Знаю, что он обиделся, но мне не очень хотелось носить тефиллин всю свою жизнь, а врать дедушке мне тоже не хотелось. Помню, как дедушка посмотрел на меня, и, пожав плечами, вздохнул и забрал его.

Дедушка ходил в синагогу два раза в день, и его там очень уважали. Однако и мой отец и я с братьями хаживали туда редко. Еврейская обрядность нам казалась делом малозначительным. Я немного умел читать на иврите – то, что еще запомнил с времен своей Бар Мицвы, знал большую часть молитв, но их распев для меня было делом формы без какого-либо содержания. У меня не было ни малейшего представления о Боге Авраама, Исаака и Иакова. Иногда я все же молился, особенно, если были какие-нибудь трудности или что-то болело, но чтобы знать значение исполненной в молитве просьбы или верить, что молитвы доходят по назначению – нет, этого не было.