Андрей Ковтун-Станкевич - Севастопольские записки

В последних боях дивизии на Северной стороне погиб мой помощник майор К. И. Харлашкин. Со слов очевидцев, доставивших его тело на армейский командный пункт, когда танки противника пошли в атаку, он взял противотанковое ружье и бросился вперед. Выбрав позицию, открыл огонь и поджег три танка. Разрыв артиллерийского снаряда оборвал жизнь Кости. Мы похоронили его на Херсонесе.

Нет сведений и от Шевцова. Он в 3-м секторе, хотя, собственно, этого сектора как такового уже нет.

К исходу 21 июня врагу удалось выйти на берег Северной бухты. Вице-адмирал Октябрьский лично отдал приказ о переброске на оборону южного побережья этой бухты 79-й бригады полковника Потапова.

Не лучше положение в 1-м и 2-м секторах. Здесь противнику удалось выйти к Сапун-rope, где обороняются 7-я и 9-я бригады генерал-майора Е. И. Жидилова и полковника Н. В. Благовещенского.

На участке 456-го полка подполковника Рубцова атаки немецкой 28-й дивизии разбились, как о каменную стену. Практически 28-я дивизия перестала существовать.

Но кольцо сжимается. Нет людей, нет достаточного количества снарядов. Еще несколько дней — и нам вообще нечем будет обороняться. Мы знаем: к нам с Кавказа направлена 138-я бригада. Скорей бы она прибыла. В батальонах осталось по 50–60, а в полках по 200–300 бойцов.

Из оставшихся на батареях Северной стороны групп пока удержалась только одна — на Константиновской, состоявшая из нескольких десятков бойцов. Она стойко отражала врага и утром 24 июня была переправлена на южный берег. Противник теперь полностью занял Северную сторону.

Из остатков 95-й дивизии был сформирован батальон и брошен в бой в верховье Килен-балки.

24 июня начала прибывать 142-я бригада. Увы, в море ее потрепала вражеская авиация. Один батальон погиб вместе с кораблем. Это сказалось на моральном состоянии бойцов и самого командира бригады.

Для нас дорога ночь. Пользуясь ею, мы многое успеваем сделать, но гитлеровцы теперь атакуют и по ночам. Как говорится, ни сна, ни отдыха.

Части 142-й бригады бросили на усиление 345-й дивизии, чтобы контратакой задержать продвижение врага. Но контратака не достигла цели, так как не была поддержана артиллерийским огнем из-за недостатка снарядов, и только на время приостановила наступление противника.

Вечером в отдел зашел Хамадан. Мы предлагаем ему, пока не поздно, улететь самолетом, но он хочет остаться еще на два-три дня. Убеждаем, что нам надо переслать на Большую землю кое-какие документы и он должен их доставить в Москву. Хамадан соглашается.

В этот же вечер мне позвонил начальник отдела кадров армии и спросил, есть ли у меня брат Петр. Я ответил что есть, но где он сейчас, не знаю. Оказалось, командир 345-й дивизии представляет его к награждению орденом Красного Знамени.

Меня это удивило. 345-я дивизия на нашем фронте с декабря прошлого года. Я бывал в ней неоднократно и не знал, что в рядах ее мой старший брат. Прошу разрешения у Крылова вызвать его. Он ли это, Петр?

26 июня лидер «Ташкент» доставил остатки 142-й бригады и боеприпасы. Как он прорвался к нам, уму непостижимо.

В этот день пала Сахарная головка. По этому поводу румынское радио трезвонит вовсю. Передается приказ Гитлера о награждении командира румынской бригады железным крестом с дубовыми листьями. За доблесть.

Подумаешь, доблесть! В последний день там оборонялось всего 18 наших бойцов. И только когда не осталось ни одного способного держать в руках оружие, румынские войска захватили высоту.

Вечером прибыл мой брат. Об этом мне никто не доложил. Вдруг заходит командарм и говорит:

— Что ж это вы, Ковтун, заставляете своего брата ожидать в коридоре?

Выскакиваю в коридор. Там стоит капитан — действительно, мой старший брат. Заходим в штаб, он представляется командарму, отвечает на его вопросы, а я продолжаю вести переговоры по телефону с 345-й дивизией. Когда командарм ушел, даю брату белье и отправляю в душ. Разговор с ним отложил до конца работы.

Николай Иванович — чуткий человек, — узнав от Ивана Ефимовича, что ко мне пришел брат, переключил всю связь на себя.

Мы долго разговаривали с Петром обо всем — о положении на фронте, о нашей жизни, о семьях, детях. Наконец я спросил:

— Как же так: ты знал, что я здесь, и не позвонил или не передал, что мы рядом.

Брат ответил:

— Ты занимаешь в армии высокое положение, и я стеснялся, чтобы никто не подумал, что, мол, ищу у тебя покровительства.

Выругал его по-фронтовому и уложил спать.

Я не слышал, о чем командарм беседовал с братом. Оказывается, узнав, что он был командиром Красной Армии, Петров предложил ему должность.