Надежда Усова - На пути к звездам

Войдя в свой кабинет, Циолковский садится в кресло у стола, берет в руки слуховую трубку, которую сделал для себя сам, и говорит гостю:

— Ну, рассказывайте, что там нового у нас в городе. Кроме почты, давно нигде не был. Некогда.

Слуховая трубка Константина Эдуардовича похожа на огромную воронку. Она собирает звук и помогает преодолевать глухоту.

Гость Константина Эдуардовича ведет кружок фотографии на Детской технической станции, и все его новости — о ней и об успехах юных фотографов.

Константин Эдуардович радуется вместе с ним.

— Вот хорошо-то! Ведь фотография — очень нужная в жизни вещь. Она требует знаний и находчивости. Я сам испытал это в своей работе, но для меня не было технических станций, и пришлось самому обучаться фотографии, а теперь любой ребенок может овладеть этим нужным делом… Стоит ему только прийти на Детскую техническую станцию. Большое это дело!.-.

Для издания научных трудов Циолковскому нужны были фотографии его моделей, и чтобы получать их без промедления, он задумал научиться снимать их сам. Купил по дешевке деревянный аппарат, треножник, нужные химикалии и начал учиться с помощью руководства по фотографии. И конечно, научился! Настойчивость и трудолюбие помогли ему и тут. Вскоре он уже прилично фотографировал. И как во всяком деле, и здесь пустился в изобретательство. Однажды задумал сняться со всей семьей, причем сам он тоже должен был выйти на фотографии. Какая же это семейная карточка без главы семьи! И фотография получилась. Для этого Константин Эдуардович приделал на объектив крышечку, которая открывалась и закрывалась с помощью нитки. Все это невольно вспомнилось, когда гость говорил о своих юных фотолюбителях.

Потом Константин Эдуардович рассказывает о своих последних работах. Увлекается и забывает, что его гость мало сведущ в вопросах науки. Но то, над чем он сейчас работает, так важно, так увлекательно, что трудно сдержаться.

Вы понимаете, — убежденно говорит Циолковский, — я твердо верю, что за эрой аэропланов винтовых должна обязательно последовать эра аэропланов реактивных. В моих расчетах все готово для этого, дело за их осуществлением, но теперь я не сомневаюсь, что оно придет.

— Живя в Боровске, вы, Константин Эдуардович, больше занимались расчетами дирижабля. Что же он, устарел теперь?

— Нет! Придет время и для моего дирижабля. В стране с нашими просторами он незаменим. У него же огромная грузоподъемность! Но сейчас, верно, я занят другим. Дирижабль — для меня это пройденное, как давно выученный и усвоенный урок. Сейчас меня увлекает ракета. Поймите: ракета — самый совершенный двигатель! Для нее нет предела ни вдаль, ни ввысь, ни на земле, ни за ее пределами. К тому же у нее колоссальная скорость. Космическая! И вы знаете, совсем недавно я пришел к очень важному выводу: для межпланетных путешествий из ракет можно составлять поезда, это еще больше увеличит скорость…

— Вы говорите «поезда», Константин Эдуардович. Как же это? Разве из ракет можно делать вагоны?

— Да нет! Что вы! Под поездом я понимаю последовательное соединение нескольких ракет. При взлете работает только одна. Когда ее топливо используется, то она, как ненужная, отделяется от поезда и падает, а в работу вступает следующая, и так далее. К цели подойдет только последняя. Она-то и достигнет огромной скорости, потому что ее разгонят уже использованные и отброшенные ракеты.

Вот смотрите, какой скорости можно достичь, если соединить последовательно три ракеты!

И Циолковский схватывает карандаш, кладет на колени фанерную дощечку, на которой обычно пишет, берет лист бумаги и начинает быстро набрасывать цифры.

Мелькают нули, от них у гостя рябит в глазах, но он не решается прервать эту вдохновенную запись. Она похожа на создание увлекательной и страстной поэмы рукой великого поэта.

Наконец Циолковский спохватывается:

— Что же это я?! Увлекся и забыл, что для вас это все ничто. Вам подавай наглядное или фантастику, а для меня единица с двадцатью пятью нулями — реальная, ощутимая величина, как монета на ладони.

— А для меня, Константин Эдуардович, крупно написанная единица с двадцатью пятью нулями — это во-от какая величина! — И гость широко развел руками, как бы пытаясь показать беспредельность. Оба добродушно рассмеялись.

Гость ушел, отдых кончился. Циолковский опустил деревянную дверь над пролетом лестницы, ведущей в светелку. Это означало, что он работает и входить к нему не надо. Потом вернулся к столу, уселся поудобнее в кресле, взял чистый лист бумаги и занялся прерванными расчетами. Время летело, и вечер незаметно перешел в ночь. Но как хорошо работалось! Так много значило сознание, что труд его не напрасен и не будет забыт, как труды многих гениальных русских самоучек. Не то теперь время. Сбылась мечта найти воспреемников своего труда. Ими будут партия большевиков и весь советский народ.