Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Ставил я как-то с Бауманом проволочные петли на заячьих тропах, но поймать зайца мне не удалось. А Бандура как-то поймал зайца. Но это было уже к концу зимы, должно быть, в феврале, когда приехали Овчинников и два коллектора из Криворожья — Пухкало и Барабанов. Жил у нас тогда временно и механик Калинин, строивший маленькую электростанцию у нас для освещения штольни и бараков. Помню, он с брезгливостью отнесся к пойманному в петлю и задушенному, по его мнению, все равно что дохлому зайцу. И вот тогда мы, чтобы проучить его, нажарили куропаток и вместе с ними сжарили зайца и зайцем накормили Калинина, который ел его, думая, что это куропатка, и не заметил даже, что кости в том мясе, которое он ел, были толстые, явно не птичьи.

Бандура как-то заметил возле нашего барака на снегу следы горностая и решил его поймать в ледянку. Ледянка — это остроумная ловушка, которую нетрудно сделать зимой. Он наполнил водой ведро и поставил его на морозе. Часа через полтора, когда вода покрылась толстой коркой льда, достигающей 4–5 см толщины и образующей сплошную оболочку как сверху, так и с боков и со дна ведра, он ножом проделал сверху во льду небольшое круглое отверстие и вылил через него оставшуюся воду. Затем он внес ведро в помещение и поставил на печку. Через несколько минут, когда ведро согрелось, ледяная банка легко от него отделилась. Потом он бросил внутрь нее приманку — кусочки мяса или рыбы и поставил в стороне от барака, утопив в снег до верхнего края. Следы горностая у самого отверстия ледянки я видел на другой же день, но он поймался не сразу. Я не помню, как это было, потому что прошло уже почти 33 года, но это было, потому что по поручению Бандуры я сдал на факторию при проезде через Нижний Сеймчан шкурку этого зверька. Помню даже, что получил за нее охотничьи боеприпасы на 9 рублей.

В январе я составил проект на постройку санного бремсберга для спуска в долину распадка Белкина для обогащения промывкой оловянной руды из отвала штольни № 1. Осуществить его мне не удалось, потому что в это время подоспел вновь назначенный на место начальника разведки Д. И. Овчинников. После его приезда сооружение бремсберга и организация обогащения оловянной руды стало не моим делом. Им занялся новый начальник. Он переделал мой проект. Вместо низких и широких саней для перевозки руды вниз по склону, которые, по моей идее, нужно было сделать устойчивыми против опрокидывания на ходу, он заказал узкие и высокие, которые легко опрокидывались. Кроме того, он решил продлить запроектированный бремсберг на другую сторону ручья через эстакаду. В связи с этим каждый раз, когда груженые сани начинали движение вниз по склону, трос с порожними санями на конце натягивался, выпрямлялся и сильно дергал переднюю часть этих саней вверх, в результате чего они делали один-два прыжка вперед и непременно опрокидывались. Их ставили вновь, и они опять и опять опрокидывались.

В общем работа сооруженного устройства оказалась очень трудоемкой, требующей затраты большого количества вспомогательного ручного труда. Но тем не менее оно работало, руду доставляли в большую палатку и промывалась вручную на лотках в больших железных зумпфах в предварительно нагретой воде. Мы давали продукцию — оловянный концентрат.

После приезда Овчинникова я остался на разведке в качестве старшего геолога. Должно быть, для того, чтобы я не опечалился тем, что я теперь уже не буду начальником и старшим геологом, чтобы я не воспринял это как понижение в должности, мне даже повысили зарплату.

В феврале наш состав пополнился еще топографом Виктором Дмитриевичем Маньяковым. К весне в нашем бараке кроме меня жили: Бандура, Овчинников, Пухкало, Барабанов и Маньяков. Питались общиной. Вел наше хозяйство и готовил пищу дневальный — пожилой сибиряк, который объяснял, что чалдон — это значит человек с Дона, то есть донской казак. От него я слышал рассказ о случае со свиньей и волком, который он сам наблюдал. Вот этот рассказ.

Это было давно, — начал он. — Я был молод и нередко возвращался домой не вечером, а поздней ночью. Так было и тогда, когда я, подойдя к своей избе, услышал вдруг в полной тишине донесшийся до меня из-за огородов от реки тоненький протяжный негромкий звук, похожий на плач ребенка. Как будто младенец негромко тянул: «И-и-и-и…». Я не мог сообразить, откуда может происходить такой звук, кто или что его издает? Поэтому я тихонько, стараясь не испугать издающего этот звук маленького, как мне казалось, зверька и для этого стараясь не шуметь, по возможности мягко ступая по тропинке, боясь топнуть каблуком или наступить на сухую веточку, медленно продвигался к берегу.