Владимир Дуров - О сильных мира того

Огарев, обер-полицеймейстер г. Москвы, был дружен с моим крестным. Предо мной встает его высокая фигура с висящими низко, крашеными и длинными, как у Тараса Бульбы, усами.

Он бывал у нас часто запросто и от души хохотал, когда я, мальчик, копировал походку, манеру и жеманство общей знакомой жены жандармского полковника Дениса.

Когда мы удирали с братом в цирк, Захаров жаловался Огареву, и тот грозил собственноручно выдрать через мокрую тряпку с солью.

Впоследствии, когда я работал уже во вновь устроенном на диво всей Москве каменном здании цирка Соломонского, на Цветном бульваре, — Огарев говорил, встречаясь там со мною:

— Мальчишку знаю с детства и с детства у него пристрастие к цирку, и никакие просьбы его воспитателя и никакие мои угрозы не помогли. Так, видно, суждено.

Моя дрессированная собачка Бишка заставила говорить о себе всю Москву.

Она показывала публике новый номер: сидя на задних лапках, она сама у себя брала из лапки в зубы папироску и делала вид, что курит; она решала на арене арифметические задачи, брала разложенные цифры, по заданию публики. Все эти новинки цирка приводили публику в восторг и казались ей чудом.

В этот вечер мне особенно горячо аплодировали, и я получил серебряный портсигар с надписью «талантливому дрессировщику» от Смирнова.

После представления в буфете со мной познакомился молодой в то время присяжный поверенный Смирнов.

Этот блестящий адвокат в разговоре со мной был робок и очень смущался. Предложив мне выпить, он с первых же слов, видимо, стесняясь и путаясь, наконец, высказался яснее:

— Знаете… мне бы хотелось… если бы вы согласились… я был бы вам очень благодарен… сеттер у меня гордон… хотелось бы его отдать вам в дрессировку.

Он помолчал и совсем тихо и робко добавил:

— Видите ли, я, в сущности, не знаю, возможно ли этому выучить, и я прошу вас не смеяться, если вам мое предложение покажется несуразным. Первое, это я должен вас просить выучить собаку перестать бросаться на меня, когда я возвращаюсь из суда отучить его от бурных ласк, когда он царапает лапами мой фрак. Это, я думаю, вам будет нетрудно. Но вот, чего бы мне хотелось — это… это… это… Вам, быть может, покажется странным, чтобы гордон во время нашего обеда или ужина становился передними лапами на спинку моего стула и зорко следил за всеми обедающими, а когда кто-нибудь из нас нечаянно уронит салфетку, ложку и вилку, — он должен тотчас же поднять предмет подать тому, кто его уронил.

Я, улыбаясь, ответил ему:

— Этот последний номер считаю трудным, но для меня, возможным. Только, — тут я стал в свою очередь запинаться, — для этого мне необходимо обедать и ужинать каждый день по два раза и непременно с компанией.

— Ага, — понял Смирнов и тут же мне вручил довольно изрядную сумму на обеды и ужины, как задаток.

И вот началась моя дрессировка.

Выучить собаку служить за столом для меня было пустяки. Как только накрывался стол и гремела посуда, гордошка тотчас же становился задними лапами на спинку стула и с нетерпением ждал, когда мы сядем обедать.

Аппортировка — уменье поднять ножик или салфетку — была для меня азбукой; труднее всего оказалось выучить собаку подавать предмет именно тому, кто его уронил.

Когда кто-нибудь из моих товарищей, довольных вкусным обедом, бросал на пол какую-нибудь вещь, гордой брал ее в зубы и подносил ко мне, ожидая, чтобы из моих рук, как он привык, получить вознаграждение.

Я делал вид, что не замечаю гордошки, а товарищ, уронивший предмет, сначала тихо, а потом все громче подзывал к себе гордона, брал изо рта его вещь и тотчас же поощрял его куском вкусного жареного мяса.

Эти уроки должны были продолжаться довольно долго, да мы и не очень спешили закончить дрессировку, чтобы подольше и почаще вкусно обедать, запивая вином дорогое угощение.

Наконец, аванс был весь проеден. В это время Смирнов навестил своего любимца и привез ему из клуба пару рябчиков. Тогда я с притворным сожалением заявил ему, что конец номера, самый трудный, еще не готов, так как аванса не хватило.

Смирнов поспешил повторить аванс, и мы с товарищами смеясь над расточительностью наивного адвоката, продолжали приятную дрессировку.

Но вот к нашему несчастью, номер был окончательно готов. Дальше тянуть казалось невозможным. Гордон блестяще выполнял все, что от него требовали.

Товарищи старались обмануть собаку, поочереди незаметно спускали со стола то салфетку, то вилку и, как бы это ни делали они незаметно, зоркие глаза гордона не пропускали ни одного движения сидящих за столом.