Петр Лебеденко - В излучине Дона

— В чем дело? — кричит он.

Я показываю на подбитый танк:

— Смотри номер. Это машина Довголюка.

Подходим ближе. Возле танка видим четыре непривычно маленькие фигурки. Совсем черные, обуглившиеся.

— Неужели в танке сгорели?

— Что ты, — Мирон Захарович машет рукой. — Если бы в танке, разве фашисты стали бы трупы вытаскивать. Так они раненых сжигают, предварительно облив керосином.

Склоняюсь ниже и внимательно осматриваю погибших. На левой руке одного нет пальца и виден рваный след раны. Так вот как ты отдал свою жизнь, Петр Никитович, крестьянский сын из житомирского села Малое Шумское. Не малый, видно, урон нанес ты врагу, если он так глумился над тобой. И, несомненно, своим героическим рейдом ты во многом способствовал нашему успеху сейчас. Что ж, прощай, наш друг и товарищ. Вечная память тебе и твоим соратникам.

Я сдергиваю фуражку и склоняю голову. Рядом тяжело дышит Николаев.

— Устрой, пожалуйста… чтобы все как надо. — Слова застревают у меня в горле.

— Все сделаем, — хрипло отвечает Николаев. — Похороним с почестями, поставим памятник.

— Не забудь о семье. У него жена, сын.

— Не забудем.

— И об остальных тоже…

— Будь спокоен, комбриг.

И снова танк мчится вперед. Далеко вырвалась сводная группа, никак не настигнем.

На дороге, слева и справа от нее, в степи, — в панике брошенные врагом машины, орудия, снаряжение. И всюду трупы. Убедительное свидетельство первой победы. Но разве этого достаточно?

Нет! Мы должны бить врага еще сильнее. За Грабовецкого и Довголюка. За известных и неизвестных, но одинаково близких и дорогих. За тех, кто лег здесь, на поле жестокой брани. И за тех, кто в неволе. И за тех, кто в тылу. За всех, среди кого мы живем и с кем строим свое счастье. И за землю эту, что дала нам жизнь и за которую мы, не задумываясь, отдаем свои.

Клубится донская степь. И припоминается мне, как в гражданскую я, совсем юный буденновец, скакал по донской земле с шашкой наголо. Теперь вот на танке, в броне…

Минуем Ложки. Село остается в километре западнее. За ним виднеются строения совхоза «10 лет Октября». Из Ложков и совхоза доносятся выстрелы. Там еще идет бой, но мы уже нависли над флангом вражеской обороны, и часы ее сочтены. Пыль, виднеющаяся за Ложками, говорит о том, что противник отходит. В том направлении действуют танки Лебедева и батальоны 884-го стрелкового полка. Хорошо бы они сумели перехватить неприятеля.

Догоняем свои машины. Они остановились перед темной в угасающем свечении июльского вечера высотой 174.9. Это тот самый заветный рубеж, на подступах к которому глохли наши дневные атаки. Теперь до высоты рукой подать. Она занимает господствующее положение, и ее надо захватить с ходу, пока фашисты не опомнились.

Вызываю лейтенанта Перцева:

— Почему не штурмуете высоту?

— Не хочется рисковать, товарищ полковник. Решил послать тройку машин, вроде разведки боем. Да вот они уже пошли.

Действительно, вижу три тридцатьчетверки несутся к высоте, с трудом взбираются по крутому склону, выскакивают на гребень, переваливают его, но почти тут же возвращаются на эту сторону. Десятки снарядов бешено рвут высоту. Наша тройка танков, укрывшись за гребень, ведет ответный огонь.

Все ясно. По ту сторону противник успел создать оборону. Ладно высота хоть наша. Теперь задача — укрепиться на ней.

Вызываю командиров подразделений. Приказываю батальонам занять оборону по высоте и закрепиться. К сожалению, батальон Суха отстал, и пока танки должны держать оборону самостоятельно.

Скоро, попыхивая дымками и фырча, боевые машины начали расползаться по своим местам.

Стоя на броне, я с чувством огромного удовлетворения вытираю платком вспотевшее лицо. Внимание привлекает возникший за спиной и быстро нарастающий грохот.

Оборачиваюсь и вижу, как по дороге из тыла в облаке пыли несется Т-34. Откуда он взялся, ведь сзади не осталось ни одного танка? И почему водитель не снижает скорости, даже оказавшись в расположении бригады? Ну погоди, вкачу я тебе за лихачество!

Между тем тридцатьчетверка пролетает возле моего танка, минует ряд передних машин, у подножия высоты разворачивается почти на полном ходу и — бах-бах… Снаряд со свистом проносится над моей головой и вздымает землю позади.

А шальная тридцатьчетверка снова разворачивается, мчится на высоту и, не успеваем мы прийти в себя, переваливает за вершину и скрывается.

Вот так сюрприз. Оказывается, немцы отремонтировали подбитую советскую машину и на ней пустились на свободную «охоту» в наш тыл. Хитрости фашистам не занимать. Но нервы у них явно не в порядке. Немного больше точности, и они легко могли продырявить одну-две наши машины. А заберись они в наш лагерь ночью и начни стрелять в упор, сколько неприятностей могли причинить.