Петр Лебеденко - В излучине Дона

Передвинув поближе к правой руке кобуру с пистолетом и на всякий случай расстегнув ее, вскакиваю на ноги и бегу к небольшому покрытому растительностью гребню. Отсюда обзор лучше. Справа вижу темную пасть оврага, узкого и глубокого. Где-то в прохладе его слышно беззаботное щебетание птахи. Но что это? Я даже присел от неожиданности, заметив у самого края оврага опрокинутый немецкий мотоцикл с коляской. На песке — свежие следы солдатских сапог и несколько стреляных гильз. Хозяин мотоцикла, видно, ретировался. Совсем близко замечаю орудийные окопы для противотанковых пушек. Чуть дальше — стрелковые окопы, а перед ними — развороченная взрывом тридцатьчетверка. Метрах в сорока — еще одна, с выскочившей из пазов башней.

Чьи они: Румянцева, Лебедева? Их участки далеко в стороне, но чего не случается в горячке боя. Вот исчез же со своими четырьмя танками Довголюк. Вполне возможно, что вихрем сражения занесло капитана далеко в сторону. Всяко бывает. Настоящий бой — это не учебная игра в аудитории и даже не маневры в мирное время… А вдруг эти вот тридцатьчетверки и есть машины, ушедшие с Довголюком? Но что гадать понапрасну, травить сердце. И так потери велики. Похоронили Грабовецкого.

Примириться с мыслью о гибели второго комбата совсем нелегко.

Раздвигаю кусты, перевожу взгляд левее, и по спине пробегают мурашки. Метрах в трехстах от меня, как на параде, выстроились… раз, два… пять… девять… двенадцать мощных пушек на специальных платформах. Длинные жерла угрожающе уставились в сторону, откуда мы утром и днем вели отчаянные атаки. Перед пушками два разбитых советских танка. Дальше мешает видеть насыпь.

Стало быть, мы выскочили к самому логову противника, в район его артиллерийских позиций. Выходит, расчет наш оправдался.

От радости, забыв об опасности, торопливо шагаю к танкам, делая на ходу знаки, дескать, свой. Подхожу к смотровой щели ближнего и знаком показываю, чтобы открыли люк.

Крышка взлетает, высовывается голова в шлеме. Машина из бригады Румянцева. Лицо командира молодое, незнакомое. Серые глаза встревожены и вопросительно, недоумевающе смотрят на меня. Мое появление с этой стороны для танкиста неожиданно.

— Чего стоите? — спрашиваю и сам удивляюсь своему спокойствию.

— А-а… все стоят, — неуверенно отвечает командир экипажа.

— Я спрашиваю, почему вы стоите?

Ударение на «вы» встревожило танкиста.

— Да я, как все, — голос у него срывается.

— Задачу знаете?

— Знаю.

— Так какого же черта стоите? Немедленно вперед! И без оглядки на других.

Голова скрывается в люке. Неистово взвывает мотор. Танк, как застоявшийся конь, с места рвется вперед, и длинный шлейф белой пыли, пронзенный лучами вечернего солнца, повисает за его кормой.

Такой же разговор с командиром второго экипажа. Его танк бросается вдогонку за первым. И вот уже набирая скорость, на север уходят все тридцатьчетверки. Вечереющая бронзово-желтая степь враз оглашается дружным исполинским гулом моторов и жестким скрежетом гусениц.

Срывается с места и уносится вслед за первым второй эшелон.

— Быстрее, быстрее! — кричу я и повелительно выбрасываю руку по направлению вражеских артиллерийских позиций.

Задние машины еще не скрылись из виду, как впереди уже раздаются торжествующие выстрелы танковых пушек и дробь пулеметов. Звуки боя удаляются. Ясно — атака удалась.

Не спеша направляюсь к своему танку. Неожиданно из-за кустов выскакивает мотоцикл. На нем знакомый командир из штаба корпуса.

Не глуша мотора, спрашивает:

— Комкор интересуется, почему остановились танки?

— Они атакуют, — я показываю рукой в сторону боя. — Слышите?

— Все ясно. — Командир козыряет, дает газ и, развернувшись, уносится назад.

Пыль улеглась, и, следуя по пути танков, я вижу окопы, орудия, склады снарядов, автомашину. Все это брошено поспешно, в панике. Наши танки смяли врага так, что он даже не успел развернуть тяжелые орудия.

Проезжая около пушек, замечаю машину Николаева. Мирон Захарович ходит, осматривая брошенную технику. Я покидаю танк и присоединяюсь к нему. Кругом штабеля снарядов. Много убитых гитлеровских солдат и офицеров.

— Ну их к черту! — произносит Николаев. — Айда своих догонять.

На большой скорости мчимся прямо на север. Справа от дороги замечаю разбитую тридцатьчетверку с хорошо знакомым номером.

— Стой! — командую механику-водителю.

Тот резко тормозит, и я кубарем скатываюсь на землю. Николаев за мной.