Петр Лебеденко - В излучине Дона

Случилось так, что во время атаки Большаков увлекся преследованием двух вражеских автомашин с орудиями на прицепе и оторвался от батальона. В тылу врага повстречал две тридцатьчетверки 56-й бригады, тоже потерявшие ориентировку. Решили действовать сообща.

Но в пути попали на заболоченную луговину. Одна тридцатьчетверка завязла в грязи по самое днище, так что вытащить ее не смогли, только тросы порвали. Оставив завязший танк с экипажем, семидесятка Большакова и другая тридцатьчетверка отправились к своим за помощью. Вскоре наскочили на подразделение вражеской пехоты и артбатарею. Несколько орудий успели скрыться за высотку.

Большаков бросился в погоню. Но едва поднялся на вершину, раздался выстрел. Снаряд перебил гусеницу. Подоспевший Т-34 стащил семидесятку вниз. А перебитая гусеница осталась на бугре.

— Странно, — удивляется Николаев. — Если мне не изменяет память, по донесению машина Большакова не значится в числе выбывших из строя.

— Правильно, товарищ комиссар, — подтверждает Пономаренко. — Она действительно на ходу. Под прикрытием огня тридцатьчетверки Большаков с механиком-водителем Витюком вытащили гусеницу, потом долго возились у машины, исправляя два поврежденных катка. Но приехали все же своим ходом…

Размышляя над рассказом Пономаренко, я делаю для себя вывод: люди хотят бить врага и, несмотря на недостаток опыта, не робеют перед грозным противником. Это главное, а опыт — дело наживное.

Возвращаются разведчики.

— Батальон старшего лейтенанта Суха, — докладывает старший, — на южном склоне высоты с отметкой сто пятьдесят и семь встретил группу немецких автоматчиков, уничтожил ее и следует дальше.

По карте отыскиваю названную высоту. Она как раз в районе села Березовское, где расположился штаб корпуса.

— А ведь плохо бы сейчас Пошкусу пришлось, если бы комкор не взял себе наш стрелковый батальон, — замечает подошедший Николаев.

— Да, пожалуй, — соглашаюсь я.

Так и не удалось мне отдохнуть. Не успел уйти Пономаренко, пришел Грудзинский, потом Асланов. А летняя ночь недолгая.

Незаметно прояснилась темная громада небесного свода, померк свет далеких звезд. Со стороны Дона потянул ветерок. Он всколыхнул сухой ковыль и унес застоявшийся запах бензина. Где-то неподалеку подала голос первая птичка. Между расплывчатыми контурами боевых машин замелькали люди.

Приехала кухня. Кто-то нараспев затянул, подражая горну:

— Бе-ри ло-жку, бе-ри хлеб…

Танкисты с котелками потянулись к небольшому овражку.

Вскоре и Маслаков принес пшенной каши с мясом. Аппетита не было, но я заставил себя съесть свою порцию. Неизвестно, как сложатся дела и когда еще доведется покушать.

Когда небо на востоке стало пурпурным, зарокотали моторы, заскрежетал металл. Батальоны Довголюка и Грабовецкого тронулись одновременно. Оставляя на росистой траве мокрый след и набирая скорость, танки устремились на север по обеим сторонам широкой проселочной дороги.

Довголюк построил свой батальон уступом: две роты в линию, третья — метров на сто пятьдесят сзади и справа. Подразделения Грабовецкого пошли таким же уступом, но влево. Подобный боевой порядок позволяет наилучшим образом противостоять фланговым ударам противника. Сейчас это особенно важно. Ведь у Довголюка открыт правый фланг, а между Грабовецким и действующей левее нас 39-й танковой бригадой почти километровый разрыв.

Наш левый сосед имел задачу ударом с юга овладеть селом Ложки. А батальоны Довголюка и Грабовецкого должны были освободить еще один «Полевой стан», что севернее нашего, а затем обойти Ложки и захватить севернее села высоту, обозначенную на карте отметкой 174.9.

Поднявшись на свой танк, я наблюдаю за ходом наступления. Местность совсем не благоприятствует атакующим: она сравнительно открытая и несколько повышается на север. Разбросанные там и сям небольшие высотки и зеленые купы рощ и кустарников не могут служить надежным укрытием. Машины, двигающиеся по посевам, хорошо просматриваются на золотистом фоне пшеницы. Противник, засевший на возвышенностях перед вторым «Полевым станом», конечно же, прекрасно видит наш маневр.

И действительно, перевалив один гребень и выскочив на другой, батальоны попадают под сильнейший артиллерийский огонь.

Некоторое время они продолжают еще продвигаться, но перед высотой 150.7 останавливаются. В бинокль хорошо видно, как, содрогнувшись, застывает одна тридцатьчетверка, загорается другая. Черные клубы дыма поднимаются и левее, где действуют семидесятки Грабовецкого.