Алесь Адамович - Врата сокровищницы своей отворяю...

«...Глаза яркие-яркие, в себя и по бокам, независимо один глаз от второго, смотрят, бегают... Дыхание начало ослабевать, утихать. Пульс уменьшается, уже 26... Ти­шина, все более резкие звуки: х-х, х-х, х-х... Еще раз, еще раз...»

И так — до последнего вздоха... Через память, болез­ненно-мучительную память брата Лаврика, присоеди­няется и рассказчик к последним страданиям сестры своей.

Приведенные страницы «Комаровской хроники» и почти все остальные (особенно последние «тетради») пронизаны этим чувством, этой мыслью: как легко мы, бездумно, как безвнимательно живем рядом с людь­ми, не отдавая им всего, чего они достойны. А потом приходит минута раскаяния и — невозможность вер­нуться, вернуть, чтобы сказать им, чтобы сделать для них...

Это чувство в «Хронике» обращено и к «Комаровке» — родной, далекой своей родине.

После смерти Маринки все в «Комаровской хронике» обретает иной ритм: как бы ускоренный. Особенно за пределами Комаровки. Хотя и в Комаровке много изме­нений. Стареют родители, особенно мать и особенно после смерти Маринки, умирает Устинька, и вся ее семья разбредается по миру. Но дети рождаются, за весной идет лето, осень, приводя в Комаровку новые, непривычные формы труда, взаимоотношений — кол­хоз. Подрастает, вырастает новая интеллигенция. Своя, непонятная Комаровке жизнь там в городе — у Кузьмы Батуры, у Лаврика. Слышали и здесь об их неприятнос­тях. Отец спрашивает: «А что это о тебе в газетах писали? Люди говорили: «Вот уже и Батура попал­ся».— «Да так, ничего... Самокритика...»

Многое в жизни Комаровки изменилось, особенно в жизни «самой интеллигентной» комаровской семьи Батур. Но жизнь способна все превратить в быт, повсед­невность, самое необычное становится привычным, бытом.

«Летом ждали в гости Кузьму. И снова не приехал. Лето прошло невесело: то было вычистили из колхоза, то Кузьму ждали — не приехал, то есть нечего было, потом Устинька умерла... Питались картошкой, моло­ком да тыквой. Корова паслась вместе с артельными коровами. 1/ІІІ получили от Кузьмы деньги. И Лаврик прислал 25 рублей. И купили поросенка...»

«Еще в письме от 15 февраля писали родители Кузь­ме: «Про нас не заботьтесь. Хлеб есть, и корова отели­лась, молоко есть, отелила телочку, картошки тоже вдоволь, свинку закололи... дрова есть, и еще привезём, одно только — снега большие...»

Столько всего пережил, столько изменилось в семье и в мире, а кажется человеку: только-только начал жить...

«Было ей (матери) 64 года, и никак не могла она привыкнуть к тому, что уже старая.

— Давно ли это было? И когда ж это я постарела?..»

Умерших детей своих вспоминала. «Схоронили Ва­сеньку возле Ховбней, в Гаюках. Стоял крест покра­шенный, теремок был... Рядом с ним схоронили Панаску... Сколько плакала по Васеньке! Думала, мо­жет, сама виновата, что уехала со двора... Если бы конь ладный был, съездила бы, помянула... Разбрелись мои деточки по миру!» А ладного коня так и не было никогда.

Сравнивала прошлое с настоящим. «А бывало, разве кто-либо покупал сахар? Купит фунт какой-нибудь к первой кутье (перед рождеством) да этим сахаром посластит и постную кутью (перед крещением), а если останется, спрячет к чистому четвергу... А теперь в каж­дом дворе есть сахар. А люди не помнят...»

Разбрелись Ганнины детки по миру. Дети Комаровки едут учиться, работать в далекий свет. Иная жизнь иная судьба. У одних новая судьба счастливая, у других — как у Устиньки. Но вся жизнь иная. Перемены коснулись всех, каждой избы. В «Комаровской хронике» удивительно точная концовка. Называется она «Кома­ровский парад». Семья за семьей, двор за двором, под номерами — обо всех сказано...

«№ 1. Роман Козел умер в 1935 г. Было две хаты, одну продали, ее уже свезли. В другой хате живет Романиха, невестка ее, дочь Аксинья с девочкой и внук Сенечка. Сыновья Романа, Василь и Гришка, в Ленинграде.

...№ 8. Хлимониха в прошлом году умерла, а Хлимоненок Михалка живет в Москве, дворник.

...№ 15. В Карповой хате сейчас канцелярия, а во дворе стоят колхозные коровы. Сам Карп, вернувшись с высылки, живет в Хлимоненковой хате. Так что его двор можно не считать.

...№ 21. Иван Трихманенок живет со своей Кулиной. Вчера в лесу лыка немного надрал, прицепил за пояс. Сено там где-то ворочал, скосил в болоте в Комаровщине. Позавчера раньше всех в Телепеничи на Одиннадцатуху с палочкой пошел. Если что, говорит: «Я этого не понимаю, я неграмотный человек, темный». А если без попа хоронят, то ума хватает сказать: «Как поросен­ка закопали». Косить председатель посылает: «Ноги слабые».