Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

Во время путешествия Кокто рассказал нам интереснейшую историю о том, как в Китае он повстречался с живым Буддой. Это был человек пятидесяти лет, который всю жизнь сидел в огромном сосуде с маслом – только голова торчала снаружи. За годы, проведенные в масле, его кожа стала нежной, как у младенца, а тело было таким мягким, что его легко можно было проткнуть пальцем. Где в Китае Кокто смог увидеть такое чудо, он нам так и не объяснил, но в конце путешествия признался, что сам ничего не видел, а рассказал все с чьих-то слов.

Мы почти не общались во время частых остановок судна в портах, все начиналось и заканчивалось формальными «как поживаете» и «всего доброго». Но когда мы поняли, что возвращаемся домой в Штаты на одном и том же пароходе «Президент Кулидж», то смирились с обстоятельствами и больше не предпринимали попыток продолжать наши вдохновенные беседы.

В Токио Кокто купил кузнечика, который жил в маленькой клетке. Он часто приносил его к нам в каюту, словно это была некая особая церемония.

– Это очень умное насекомое, – говорил он мне. – Он начинает стрекотать всегда, когда я с ним разговариваю.

Постепенно кузнечик вытеснил все остальные темы наших разговоров и стал главным объектом обсуждения.

– Как себя чувствует Пилу? – спрашивал я у Кокто.

– Что-то он сегодня не очень, – грустно отвечал тот, – пришлось посадить его на диету.

Когда мы добрались до Сан-Франциско, я настоял, чтобы Кокто поехал в Лос-Анджелес с нами, поскольку в порту нас ждала машина. Конечно же, поехал и Пилу. В машине он вдруг начал стрекотать.

– Вы только посмотрите, – сказал Кокто, – ему нравится Америка.

С этими словами он открыл дверцу клетки и выпустил Пилу на волю.

– Зачем вы это сделали? – удивленно спросил я.

– Он дал ему свободу, – пояснил переводчик.

– Да, но он никогда не был в этой стране, да и языка не знает!

– Он умный и скоро всему здесь научится, – пожал плечами Кокто.

Дома в Беверли-Хиллз нас встретили хорошими новостями: «Новые времена» пользовались огромным успехом.

Но я опять оказался в плену все того же не дававшего мне покоя вопроса: снимать мне немое кино или нет? Я знал, что для меня это большой риск. Весь Голливуд уже давно и думать не думал о немых фильмах, я был единственным, кто продолжал их снимать. Пока что мне везло, но продолжать свое дело, постоянно думая о том, что искусство пантомимы безнадежно устарело, было малоприятно. Более того, не так-то просто держать публику в напряжении в течение одного часа сорока минут, трансформировать юмор в действие и создавать смешные эффекты через каждые шесть метров пленки, тогда как длина всех роликов фильма составляла около трех тысяч метров. А еще я думал, что звуковые картины, начни я их снимать, никогда не превзойдут мое искусство пантомимы. Да, я думал о голосе моего Бродяги – он мог бы произносить односложные фразы или бормотать что-то себе под нос, но это было бессмысленно. Как только я начну говорить, то сразу превращусь в заурядного комедийного актера. Эти грустные мысли не давали мне покоя.

Мы с Полетт были женаты уже почти год, но я чувствовал, что мы постепенно охладевали друг к другу. Частично в этом был виноват я со своими метаниями и сомнениями по поводу работы. На гребне успеха «Новых времен» Полетт заключила договор на съемки в нескольких картинах для «Парамаунт». Что до меня, я так и не мог найти в себе силы снимать и играть. В этом совершенно разобранном состоянии я решил отправиться на Пеббл-Бич вместе с Тимом Дюраном [111] Американский киноактер (прим. ред.). , моим приятелем.

Пеббл-Бич представлял собой сто миль пляжа к югу от Сан-Франциско. Это было безлюдное, диковатое и даже страшное место. Я называл его «пристанищем разбитых душ». Официально оно еще называлось «Проезд семнадцатой мили». В местных лесах водились олени, здесь было много когда-то роскошных, а ныне пустых домов, некоторые из них были выставлены на продажу. На лужайках перед домами гнили поваленные деревья и водилось множество клещей. Здесь рос ядовитый плющ, соревнуясь с зарослями олеандра и белладонны. Местечко было как раз для духов смерти. На скалах, фасадом к океану, высились богатые дома обосновавшихся здесь миллионеров – этот район был известен под названием «Золотой берег».

Мы познакомились с Тимом Дюраном, когда кто-то привел его на наши традиционные воскресные игры в теннис. Тим оказался очень хорошим теннисистом, и мы любили играть вместе. Он разошелся с женой, дочерью Э. Ф. Хаттона [112] Американский финансист (прим. ред.). , и переехал в Калифорнию, подальше от всех своих невзгод. Тим мне понравился, и мы стали хорошими друзьями.