Бетти Лифтон - Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

Каждое здание в гетто имело домовый комитет, ответственный за поиск средств для жизнеобеспечения дома, уплату налогов и помощь тысячам нищих беженцев из других стран. В качестве члена домового комитета дома 33 по Хлодной улице (одного из самых чистых и ухоженных зданий гетто) Корчак предложил для сбора средств устроить в приюте концерт в период между Пуримом и Пасхой. Для обсуждения этой идеи было решено провести собрание в приюте в один из вечеров, в девять часов.

Собралась довольно пестрая компания евреев, объединенных скорее общей судьбой, чем религиозными предпочтениями. Там был член Польской социалистической партии, ученый-талмудист, ополяченный промышленник, неверующий врач-педиатр, несколько соблюдающих обряды инженеров. После затянувшейся дискуссии было принято решение включить в программу концерта как профессиональных, так и уличных музыкантов. Жаркие дебаты разгорелись по поводу языка, на котором следует вести концерт. Ассимилированные евреи настаивали на польском, сионисты — на иврите, а бундовцы и ортодоксы с одинаковым жаром выступали за идиш.

Корчак сидел (как и на других собраниях домового комитета), опираясь подбородком на трость и закрыв глаза, будто спал. Но все знали по опыту общения с ним, что он внимательно следит за ходом дискуссии и только ждет подходящего момента, чтобы высказать свою точку зрения. Когда переговоры зашли в тупик, один из участников, ополяченный еврей, передал Зильбербергу, выполнявшему функции председателя собрания, записку, где просил узнать мнение Корчака. По его предположению, доктор выступит в пользу польского языка.

Корчак медленно снял очки (этот жест означал желание сосредоточиться), торжественно осмотрел присутствующих, а затем мягко выразил удивление, что разумные люди могут тратить столько времени на споры по вопросу, ответ на который представляется совершенно очевидным.

— И каков же это ответ? — пожелали узнать остальные члены комитета.

— А вот каков, — ответил Корчак. — Когда человек возражает против использования определенного языка, он тем самым выступает и против того, кто на этом языке говорит. Можете ли вы отрицать, что большинство людей в гетто говорит и думает на идише, они даже умирают со словами идиша на губах? — Те, кто выступал против идиша наиболее рьяно, хранили молчание. — Потому-то идиш и должен стать языком этого концерта, иначе все исполнение окажется лишенным души.

Слова Корчака возымели мгновенный эффект. Предложение Корчака было поддержано, концерт решили провести через две недели. И снова Зильберберг был поражен, каким «загадочным и пленительным» путем проявилось в Корчаке его еврейство.

Тремстам пришедшим на концерт зрителям, в основном людям известным и обеспеченным, билеты не продавали. Корчак убедил комитет, что гости заплатят больше, если вопрос о сумме им придется решать со своей совестью. Профессиональные актеры и музыканты отказались от вознаграждения, но небольшой гонорар вручили синеглазому скрипачу из Иерусалима, а также нескольким исполнителям народных песен, с которыми Корчак познакомился на улице.

«Музыка — это религия будущего, а вы — служители этой религии, — сказал Корчак, обращаясь к музыкантам перед началом концерта. — Такие художники, как вы, прокладывают путь».

В программу были включены несколько песен на польском и иврите, но самый сильный отклик в душе слушателей, в большинстве своем ассимилированных, нашли песни на идише. Корчак был так растроган исполнением уличных певцов, которых «судьба забросила в это гетто» со всех концов Европы, что плакал, слушая их, и не стыдился своих слез.

Профессиональная певица Романа Лилиенштейн вместе со своим аккомпаниатором выбрала для исполнения легкие музыкальные произведения, рассчитанные на детей. Она оказалась одной из немногих, кто пережил войну и написал об этом концерте: «Хотя в доме были чистота и порядок, я и по сей день не могу забыть атмосферу нищеты, царившую в коридорах и в зале. Дети, надевшие, как и все остальные, свои лучшие костюмы и платья, не могли скрыть возбуждения в ожидании концерта. За ними приглядывала Стефа Вильчинская. Все внимательно слушали доктора Корчака, который предварил концерт короткой речью, не забыв вставить в нее несколько шутливых фраз. Мы знали, что дети так же голодны, как и мы, как все в этом зале, и все же я никогда не забуду эти сотни горящих глаз, устремленных на артистов. Невозможно объяснить, что в то время значил для жителей гетто такой концерт».