Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

«Но хоть это и покажется диким после всего, что я вам рассказывала, я все-таки повторяю, что всегда в глубине его души жило существо более высокое и более достойное… Существо, которое он всегда подавлял, но никогда не мог уничтожить… Тогда с моей стороны это могло быть иллюзией, порожденной любовью, но мое убеждение на этот счет и сейчас осталось неизменным».

«К концу его жизни чувства по отношению ко мне становились мягче. Если бы он не умер, то понял бы, что с самого начала и до конца я была его единственным преданным другом. Но этого не было дано!»

Итак, и она, как Байрон, мечтала о мирной старости.

Она писала Робертсону об Августе: «Я считала миссис Ли моим другом, любила её — люблю и сейчас. Я не могу запретить себе этого. Я еще увижусь с ней в этом мире, пока не умрем обе. Мне говорили, что это недостаток силы, нравственных принципов, — моя неспособность оторваться от существа, которое я нахожу недостойным. Возможно, что это и так, но такова моя природа. Виновата ли я?»

Они увиделись «еще раз в этом мире». В 1851 году (леди Байрон было пятьдесят девять лет, Августе шестьдесят семь). Эмили Ли, крестница леди Байрон, рассказала ей о нищете, в которую впала миссис Ли, больная, обремененная долгами. Аннабелла предложила свидание в Уайт-Харт-Отеле в Рейгэте. Миссис Ли явилась на это свидание. Леди Байрон встретила ее, вооруженная записной книжкой: «Где… Когда… Моя линия поведения…» Но Августа, как всегда, была уклончива и неопределенна; они расстались, не помирившись. Шесть месяцев спустя Августа была при смерти (она была в такой нищете, что продавала некоторые письма Байрона). Аннабелла явилась узнать о ней и дала денег: «Я написала Эмили, которая оставалась одна около этого ложа смерти, прося её прошептать от меня два добрых слова, которые уж давно не произносились… Dearest Augusta… Я узнала, что эти слова вызвали у неё давно иссякшие слезы и что она прошептала: «Радость… мое самое большое утешение…» — и просила передать еще что-то, чего нельзя было понять. Второе непонятное предсмертное поручение!»

Последние годы жизни леди Байрон были невеселы. В 1852 году она лишилась своей единственной дочери, леди Ловлес, на следующий год — своего друга, пастора Робертсона. Она стала носить прозрачный вдовий чепец на седых, отливающих серебром волосах. Внуки любили расчесывать её длинные волосы, которые доставали до пола, когда она сидела. Аннабелла умерла в 1860 году. Она не хотела, чтобы её погребли ни в Хакнолле, где лежали Байрон и его дочь, ни с её предками в Киркби, а одну — на лондонском кладбище.

Когда Аде, дочери Байрона, исполнилось пятнадцать лет, её тетка Августа прислала ей красиво переплетенный молитвенник. На другой год леди Байрон в первый раз прочла ей поэму её отца «Гяур», которая ей понравилась, и стихи «Fare thee well», которые она нашла напыщенными и искусственными. Впрочем, её дарования были не поэтическими, а скорее метафизическими и математическими. Она перевела и прокомментировала «Замечания» Менабра об аналитическом аппарате мистера Баббеджа. Это была красивая женщина, несколько эксцентричная, с музыкальным голосом отца. Двадцати лет она вышла замуж за лорда Кинга, который стал впоследствии графом Ловлес.

Баббедж стал её несчастьем. Изучая его, она изобрела систему безошибочной игры на скачках. Безошибочность была у неё наследственной иллюзией. Она стала проигрывать, но не сдавалась, и проиграла наконец такую громадную сумму, что не осмелилась сказать об этом мужу. Её выручила мать; но больная, отчаявшаяся, Ада умерла в 1852 году тридцати шести лет и нескольких месяцев, как и отец. По её просьбе она была погребена около него, в церкви Хак-нолла.

Жизнь Медоры была еще более печальной. В 1826 году её старшая сестра, Джорджиана Ли, вышла замуж (как её мать, как все Байроны) за своего двоюродного брата, Генри Трева-ньона. Три года спустя он соблазнил свою юную свояченицу Медору, и она родила от него ребенка, который умер у кормилицы. Августа, которой Треваньон во всем покаялся, написала Медоре, что она понимает «слабость человеческой природы и силу соблазна», но этой истории надо положить конец.

Треваньон и Медора уехали во Францию и жили некоторое время в Нормандии под именем господина и госпожи Обэн. Затем Медора, раскаявшись, порвала с ним и решила уйти в бретонский монастырь, аббатство Релек. Пробыв там месяц, она обнаружила, что опять беременна. Снова вернулась к Треваньону, в замок Пенхот в Финистере, где и родила дочку Марию, которая была окрещена католическим пастором. Как и её отец, лорд Байрон, Медора была привлечена строгостью римской церкви.