Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Буковский догадался решить эту проблему доказательством от противного: если советские психиатры определяют этих людей как душевнобольных, то какие симптомы болезни они у них находят? Буковский смог раздобыть официальные экспертные документы шести диссидентов, находившихся в психбольницах и в СПБ, и передать их на Запад. Это были копии заключений на довольно разных людей, происходивших из разных социальных слоев и живших в разных городах: генерала Григоренко, поэтессы Натальи Горбаневской, правозащитников Владимира Борисова и Виктора Файнберга, художника Виктора Кузнецова, председателя колхоза Ивана Яхимовича.

Единодушной реакцией западных психиатров было удивление. У четверых из шести подэкспертных советские врачи вообще не смогли описать никаких патологических симптомов, а у двоих оставшихся в описанной симптоматике отсутствовали какие-либо основания для принудительного лечения. Этим лед скептицизма был сломан, степень необъективности советских психиатров в отношении диссидентов стала очевидной.

Буковский на этом не успокоился. Летом 1970 года в телеинтервью корреспонденту CBS Биллу Коулу он детально рассказал об условиях заключения в СПБ, поставив тем самым точки над і и ответив на недоумение, не иссякавшее в отношении смысла и целей психиатрических репрессий.

Интервью транслировалось по телеканалам CBS, ВВС, еще в девяти странах мира и привлекло к себе довольно большое внимание (сам Буковский получит за него новый срок).

В интервью Буковский рассказал, что заключение в психиатрическую тюрьму выгодно для КГБ как минимум по трем причинам. Во-первых, тем самым тихо и в обход обычного судебного процесса убирают недовольных. Во-вторых, срок содержания в СПБ никак не ограничен законом и может исчисляться десятилетиями. В-третьих, психиатрические тюрьмы страшнее лагерей методами физической расправы над политзаключенными. Буковский сказал:

Вот три типа наказаний, применяемых в этой больнице [19] Ленинградской СПБ. . Первый тип относится к наказаниям медицинскими средствами. Известно, я думаю, везде средство под названием сульфозин. Оно применяется в случае, если пациент, т. е. заключенный, совершил небольшой проступок. Допустим, грубо ответил врачу на какой-либо вопрос или заявил, что врач — «палач в белом халате». Сулъфозин — болезненное наказание. От него поднимается температура до сорока градусов Цельсия. Человек чувствует лихорадку, он не может встать, не может пошевелиться. Это продолжается день-два. Если же такое «лечение» повторяется, то такое состояние может продлиться и неделю, и десять дней.

В качестве второго наказания применяется средство под названием аминазин. <���…> От него пациент чувствует отупение, сонливость, он может спать несколько суток подряд. Если такое средство применяется как система, то пациент может спать в течение всего срока его употребления.

Третьей мерой наказания была, как у нас называлось, укрутка. Это — использование влажной парусины, которой обматывался пациент от пяток до головы. Обматывался настолько плотно, что ему было трудно дышать. Когда эта парусина начинала сохнуть, она садилась, сжималась и человек чувствовал себя еще хуже [20] Цит. по: Казнимые сумасшествием. Мюнхен, 1971. С. 369–370. Стоит поправить Буковского относительно сульфозина: температура от уколов может подниматься и выше. Если достигала 41 градуса, то действие сульфозина купировалось. .

Все, что рассказал Буковский, было правдой, и к тому времени — шесть лет отделяли его пребывание в СПБ от интервью CBS — уже не всей правдой.

В начале 1960-х, видимо, даже сами проектировщики СПБ еще не сознавали потенциальных способностей своего творения — противоестественного гибрида тюрьмы Синг-Синг и Бедлама. Однако появлялись все новые и новые медикаменты, которые изобретались для лечения больного мозга, а также могли оказывать сильное влияние и на мозг здоровый. Эти медикаменты легко разрушали волю, память, интеллект и к тому же имели физически болезненные побочные эффекты. Примитивная триада — сульфозин, аминазин, укрутка — отошла на второй план, освободив место длинному ряду новоизобретенных нейролептиков. Все они немедленно брались на вооружение в СПБ и в обычных психбольницах для борьбы с инакомыслящими. С конца 1960-х политическая медицина в СССР стала медициной пыточной.

С середины 1970-х стало известно и об этом — от уехавших на Запад Файнберга и Горбаневской.