Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

СПБ была одной из бесчисленных земных версий Гадеса, где бродили не люди, а тени — ну, только с той разницей, что тут они большей частью лежали, ибо побродить в камерах особо было негде.

Туда мы и отправились, как только дождались надзирателя-Харона, который в этой версии мифа переводил unpersons в Гадес посуху от двери до двери. Он появился уже затемно, часов в семь — как раз успевая сдать свою смену — ну, и заодно лишая нас ужина. Собственно, нашему статусу это и соответствовало — нечего было кормить тени покойников. По тропинке тюремного двора мы побрели за ним гуськом —

Первое отделение Благовещенской СПБ

28 декабря 1980 года

Надзиратель провел нас по дорожке к внутренней высокой стене из серого кирпича. Над стальными воротами висел выписанный крупными буквами лозунг: «Труд есть первая и естественная необходимость человеческой жизни». Разные вариации «Arbeit macht Frei» висели во многих местах ГУЛАГа, но над воротами психиатрической тюрьмы этот трюизм невольно заставлял вздрогнуть. В памяти сразу возникали образы истощенных зэков Освенцима, лохмотья и процедура селекции новоприбывших заключенных. Как оказалось, селекция и лохмотья нас вскоре и ожидали.

Мы вошли в здание, поднялись по лестнице на второй этаж. Лестничный проем был неширок, но на всякий случай перегорожен сеткой, дабы никто не догадался прыгнуть вниз. Прорванная в сетке дыра указывала на то, что кто-то все равно решил это сделать — хотя, судя по размерам дыры, так и остался висеть между этажами вниз головой, не осуществив своего замысла.

Высокая стальная дверь направо вела в Первое строгое отделение. Надзиратель сдал нас дежурной медсестре и исчез. Мы стояли вчетвером, как котята, оставленные без матери, прижавшись к двери. Перед нами был коридор тюрьмы, построенной еще в середине века, — признаком этого были высокие потолки и закругленное сверху окно в торце коридора. Такая архитектура была тюремным вариантом сталинского ампира. По обеим сторонам шли обычные тюремные камеры — стальные двери, волчки, кормушки…

Несколько камер стояли без дверей — их заменяла вогнутая внутрь крупная стальная решетка. Это были строгие палаты для тяжелобольных, а также самых строптивых, ну, и надзорная камера для новоприбывших. Противно пахло кислой капустой — ужин только недавно закончился. Было холодно и душно.

В коридоре вышагивали двое капо, одетых в черную униформу и сапоги. Медсестра вызвала их на подмогу принимать новых обитателей этого странного места. По одному нас начали выкликать в процедурную.

Сразу раздели догола, оставив только носки — которые в ГУЛАГе почему-то всюду были дефицитом, от карцеров до СПБ. Вместо одежды я получил пару желтого застиранного белья — рубаху и кальсоны — и тонкую серую пижаму. Как будто нарочно, белье оказалось на размер больше, тогда как пижама, наоборот, сильно жала под мышками, и брюки на целую ладонь оказались короче кальсон. Рукава куртки были коротко отрезаны, видимо, когда залатать дыры на локтях становилось невозможным, рукава просто отрезали чуть выше — ну, и, конечно, на разную длину. Завершали этот клоунский костюм жесткие тапочки — оба гигантского разного размера. В одном из них в ногу сразу впился гвоздь.

После переодевания медсестра принялась за разбор имущества. Одежда полетела в мешок, который сдавался на склад, туда же отправлялись и книги. Фотографии, письма и все прочие бумаги полетели в другую кучу.

— Не положено…

Это было дико. Все бумаги многократно проходили шмоны в СИЗО и вроде бы считались законной собственностью заключенных — но только не в СПБ. Прямо в процедурке стояла печка-буржуйка, низенькая толстая медсестра в телогрейке поверх халата автоматическим движением прямо на глазах закинула письма и фотографии Любани в печку и тут же отвлеклась, записывая что-то в журнал. Я смотрел, как огонь охватывает фотографии. Фото Любани, державшей своего рыжего кота, подхватило огонь краями, потом по фотографии расползлось коричневое пятно, сначала кот, а потом и Любаня исчезали в пламени. Я стоял — и ничего не мог сделать.

В камере-надзорке были восемь человек, на которых приходилось только две койки — новоприбывшим предстояло разместиться на полу. Кинули матрас, одеяло и подушку без наволочки.