Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Через час с прогулки выгоняли на обед, потом — очередная раздача лекарств, до вечера в камере делать было совершенно нечего. Ни книг, ни игр в Первом отделении не давали, радио тоже не было. Потом — ужин, новая раздача лекарств, после которой медсестра делала уколы зэкам. Отбой, и спать до трех часов — пока не завоет Вася Усов.

Во дворик выводили зэков из разных камер, здесь я познакомился с подельником Янина — Анатолием Черкасовым. Это был плотный невысокий мужчина с голубыми глазами, тогда ему было 45 лет. Уже на воле Черкасов отрастит бороду и усы и станет удивительно похожим на Николая Второго. В СПБ он был, конечно, наголо острижен и медленно и тяжко ходил с одышкой — у него было больное сердце. Как и у всех «побегушников», история жизни Черкасова была непростой.

Родом из Самары, он учился — отлично учился — в военно-морском училище в Ленинграде и даже почти его закончил. Однако офицера из него не вышло: на пятом курсе в казарме у него под подушкой нашли пистолет. Вообще-то это было уголовное дело, но военные не любили выносить сор из своей избы. Тогда пришлось бы объяснять, каким образом пистолет пропал из оружейной комнаты и никто этого не заметил.

Черкасова тихо отчислили, он продолжил учебу в самарском Политехническом институте — который окончил с красным дипломом, после чего большую часть жизни проработал инженером на газопроводах в Средней Азии. Он удивил меня, сообщив, что был женат четыре раза. Как-то Черкасов рассмешил меня на весь день — после того, как я спросил его, почему он развелся с первой женой.

— Да она сделала то-то и то-то…

— А со второй?

— Вторая была такая-сякая (и что-то еще)…

— А с третьей?

Третья тоже имела какие-то серьезные недостатки.

— А с четвертой???

— Ну, четвертая была просто сука…

«Просто сука» как раз и донесла на него в КГБ после какого-то скандала — что Черкасов слушает западное радио и ругает советскую власть. Чекисты встрепенулись, тут же провели у Черкасова обыск, ничего политического не нашли, но обнаружили коробку боевых патронов калибра 7.62. Так он попал в первый раз в тюрьму.

Если про пистолет Черкасов честно признавал, что стащил его по мальчишеской дури, то патроны имели вполне практическое назначение. У кого-то из коллег Черкасова имелся автомат Калашникова, с которым тот и охотился на сайгаков во время командировок в степи.

Дело было мелкое, но «антисоветчика» КГБ миловать не собирался. Черкасова признали невменяемым и отправили в областную больницу в Самару, где он пробыл год. Вышел оттуда уже «недочеловеком». Со второй группой инвалидности, с которой на работу не брали — и мизерной пенсией. Поэтому, когда он познакомился с Яниным, то легко согласился присоединиться к нему в побеге. Тем более что Черкасов был изобретатель и имел какие-то, как он утверждал, полезные проекты, на которых в СССР заработал бы разве что копейки.

В Первом отделении сидел еще один изобретатель — инженер из Мордовии. Как и Черкасов, он тоже придумал какой-то супердвигатель внутреннего сгорания, так что на прогулках два креативных ума ожесточенно спорили, чье изобретение дает больший КПД. Двигатели внутреннего сгорания в психиатрической тюрьме интересовали меня менее всего, так что их дискуссии я слушал вполуха. Правда, позднее случайно выяснил, что Черкасов «изобрел велосипед»: его новшество было уже давно известно и использовалось на Западе.

Врачом Черкасова была та же Петухова — Идрисов, как будто предвидя перестройку, предусмотрительно отправлял политических в «клиенты» ей. Петухова назначила Черкасову 50 миллиграммов галоперидола, это была большая доза, переносил ее Черкасов плохо. Таблетки он старался не пить, но ему специально высыпали пол горсти таблеток мелкой дозировки. Так Черкасову оставалось только размазать их по нёбу, чтобы хоть как-то уменьшить количество яда, проникавшего в организм. Периодически Черкасов жаловался на сердце, но на такие вещи Петухова внимания не обращала.

Она вызвала меня через три дня после первой «беседы», когда я, пусть не совсем, но пришел в себя. На этот раз допрос проходил уже серьезно. Никакого психиатрического содержания беседа не имела — все вопросы касались только уголовного дела и политики. Со стороны мизансцена должна была выглядеть чуть сюрреалистично. Женщина в белом халате спрашивала одетого в лохмотья, вымученного зэка о его политических убеждениях, отношении к советской власти, мотивах политической деятельности и — стандартный психиатрический вопрос — планах на будущее. Уверен, что ни Фрейд, ни Юнг не поняли бы из этой «беседы психиатра» ни одного слова. А в это время из коридора еще доносились стенания какого-то зэка, которого скрутило после лекарств.