Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

– Не была ли я плохой матерью и поэтому он ушел от меня так рано? – спросила она, касаясь его кожи. – Мой прекрасный сын. Он совсем замерз!

Она потрогала его брови, насчет которых он всегда жаловался, что ему не нравится их форма.

Пока я смотрела на нее, меня переполняли вина и злость. Злость, потому что мы, кажется, ничему не научились из всех тех страданий, которые принесли последние пятнадцать лет. Вина, потому что частью моей работы было давать людям информацию, которая поможет победить расизм и справиться с жестокостью, и я вместе с другими журналистами выполнить свою работу не смогла. Этот стрелок стоял в одном ряду со всеми теми людьми, которых я встречала раньше и которые убивали, потому что в своем больном сознании они создали свою собственную идеологию ненависти и справедливости, заключающейся в том, чтобы отнимать у других людей жизнь.

Как выяснилось, Давид Сонболи не был исламистом; у него были совсем другие проблемы и увлекся он другой, более известной идеологией. Вовсе не случайно стрельба произошла именно 22 июня, в пятую годовщину нападения, совершенного Андерсом Берингом Брейвиком, «правым» норвежским террористом, который взорвал грузовик в центре Осло и устроил бойню в молодежном летнем лагере Рабочей партии, где погибли шестьдесят девять человек. Сонболи родился в один день с Адольфом Гитлером. Родители назвали его Али – это имя он сменил на Давида, когда ему исполнилось восемнадцать. Он имел двойное гражданство – Германии и Ирака, родители Сонболи приехали в Германию в девяностые как просители политического убежища. Прежде чем стать массовым убийцей, Давид был известен полиции как жертва мелкого хулиганства – его избили другие подростки, а также он был жертвой кражи. Над ним издевались в школе, он получал психиатрическую помощь и принимал антидепрессанты, чтобы справиться с тревожностью и социофобией. В 2015 году Сонболи провел два месяца в больнице и после этого прошел диагностику в психиатрической клинике для молодежи. По словам моего источника из полиции, Сонболи просидел в «Макдоналдсе» больше пятидесяти минут, прежде чем застрелил Кана, Селкука и других молодых людей. Полицейские считали, что он целенаправленно выбирал молодых, красивых, «крутых» ребят иностранного происхождения – таких, каким бы хотел стать он сам и каким стать у него не получилось.

В его комнате в доме родителей в мюнхенском районе, где жили преимущественно представители среднего класса, полицейские нашли книги и подборки новостей о стрельбе в школах, а также книгу «Массовое умопомрачение: почему школьники убивают». Также следователи обнаружили фотографии, сделанные в школе в немецком Виннендене, где в 2009 году семнадцатилетний Тим Кречмер застрелил пятнадцать человек, а потом покончил с собой. Сонболи убивал своих жертв из пистолета «Глок», который нелегально купил в так называемой «черной сети».

Много говорилось о том, что в течение нескольких лет Сонболи страдал от психологических проблем, но в тот момент меня это не заботило. Он убил Кана и Селкука, двух мальчиков из разных сект, чьи жизни были мощным доказательством того, что сунниты и шииты могут мирно жить рядом.

Позже я сидела одна за столом в находящемся на крыше моего отеля ресторане. Меня окружали любовавшиеся закатом люди. Убийство Кана вернуло воспоминания о чудовищной жестокости, и шрамы от старых ран снова заныли. То, что случилось с ним, ясно давало понять то, как легко умереть еще до того, как проживешь ту жизнь, на которую надеялся. И я ничего не могла поделать с мыслью, которая преследовала меня, – о той жизни, которая была у Хасана и Сибел. Они встретились, создали семью, но одного из детей у них отняли таким чудовищным, невообразимым способом.

Через два дня я улетела в Касабланку и там встретилась с родителями. Первый раз в жизни мы поехали вместе в те места, где у моего дедушки когда-то были земли, – в аль-Хауз и по дороге на Хенифру. Еще я заехала в дом моей бабушки в Мекнесе, чтобы еще раз увидеть окно, около которого я когда-то сидела и смотрела на людей, проходящих на улице. В доме был угол, где мы с бабушкой спали на одеяле. Я вспоминала, как сидела на крылечке с бабушкой и дедушкой и слушала, как он рассказывает о своем прошлом и о том, как сильно сожалеет, что не умеет читать и писать. Он говорил, что те, кто рассказывает истории, обладают властью. Они объясняют мир. Они пишут историю.

Мы с родителями навестили могилы бабушки и дедушки и помолились за них. Я спрашивала себя, что бы они сказали, если бы могли видеть, что их внучка работает репортером, пишет о мире и делает она это благодаря тому, чему они ее научили. Я спрашивала себя, какой совет они бы дали мне сейчас. Стоили ли боль, тревоги, угрозы моим родным того, чего я достигла? Имеет ли моя работа значение? Я скучала по громкому смеху бабушки и ее дару исцеления и силы. Сейчас мне было так нужно и то и другое.