Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Отец в письмах и по телефону продолжал настаивать на возвращении семьи домой. Мама, у которой отношения с американцами тоже не ладились, начала уступать, но грянул августовский путч 1991 года. Включив телевизор, мама и Ира увидели танки, которые ехали по той самой московской улице, где находилась их квартира. Ахнули. Что же с папой? С папой ничего страшного не произошло, но мама после августовских переживаний упёрлась ещё больше: возвращаться в Россию решительно не хотела. В конце концов ей удалось получить рабочую визу, найти работу, а Иру, с детства увлечённую рисованием, приняли на стипендию в привилегированную художественную школу. Жизнь как будто бы вошла в норму.

— Отношения с одноклассниками тоже наладились?

— Я старалась, но у меня ничего не получалось. Искала дружеского общения с девочками, хотелось понравиться мальчикам, но и те и другие меня игнорировали.

Ничего грубого никто ей не говорил, но она чувствовала: в глазах учащихся этой привилегированной школы она — чужая, человек социального дна. Единственная близкая душа, с которой Ире удалось сблизиться, была чёрная девочка, американская негритянка. Она тоже чувствовала в школе свою второсортность.

— Опять национальный конфликт?

Национальность? Половина учеников в нашей школе были евреями. Но я тосковала по русской дружбе, по той сердечной близости, которую оставила в Москве. Таких отношений я от своих американских одноклассников так и не дождалась. Полегчало мне в Америке только после того, как в Нью-Йорк приехало несколько российских семейств. Они поселились неподалёку от нас, и я нашла среди них подруг по своему вкусу.

— Как подвигается учение сейчас?

— Я окончила Художественную школу и поступила в колледж опять-таки с художественным уклоном. Учусь и работаю. Но хочу сменить факультет на литературный. Меня тянет к журналистике, к писательству.

— Как на это реагируют родители?

— Резко отрицательно. Они считают, что я способный художник и должна получить соответствующее высшее образование. Призывают меня задуматься о будущем, о профессии. А литератор, по их мнению, не та профессия, которая может прокормить. Я отвечаю, что хочу учиться тому, что мне нравится сегодня. А профессия — дело будущего. В Америке переучиться никогда не поздно. Я их стараюсь успокоить: за ваши спины я не спрячусь. У меня в Америке характер изменился, я научилась работать и сама буду решать своё будущее.

Неудовольствие родителей вызывает и другая установка дочери. Ира собирается переехать в университетское общежитие. Те, кто живёт в общежитии, считает она, легче сближаются между собой, крепче дружат. У них возникают свои студенческие интересы, контакты, которых русской девушке не хватает. Переезд в общежитие для неё вопрос решенный.

— Есть ещё какие-нибудь проблемы между тобой и родными?

— Проблем выше головы. Отец живёт в России, время от времени по делам приезжает в Штаты. И опять повторяется старый разговор о возвращении домой. Мои отношения с папой всегда были значительно более тяжёлыми, чем с мамой. Я его люблю и, когда он приезжает, я ему рада. Но взаимного терпения нашего хватает лишь на одну неделю. В конце этого срока мы начинаем ссориться по любому поводу. Он не понимает меня, я — его.

— Ты считаешь, что он не хочет тебя понять?

— Нет, он хочет, но я отмалчиваюсь, не делюсь с ним своими мыслями, чувствами, планами. Вижу: он мыслит по-российски. А я уже не та девочка, что приехала шесть лет назад. Тогда, уговаривая нас вернуться, он произнёс фразу, которую я и сегодня не могу забыть. "Знаете, что вас ждет в Америке? Младшая станет проституткой, а старшая будет мыть полы в чужих квартирах." Меня очень обидели эти слова, и я с тех пор никогда не говорю с папой о своей личной жизни.

— В твоей личной жизни есть что-то, что его ещё более рассердило бы?

— Да, есть. Я ведь влюбчивая….

В этом месте нашей беседы мы подошли к самой острой болевой точке Ириной жизни в Америке. Да, она по-прежнему влюбчива. То ей американцы нравятся, то русские. Русские больше. Но в поведении американца с девушкой ей симпатична корректность. Если американскому мальчику говоришь: нет — значит нет. Американец понимает, на какие пределы интимности согласна подруга. У него есть уважение к личности. В поведении парня с русским воспитанием превалирует вседозволенность.

Первое серьёзное увлечение пережила Ира в девятом классе. Объектом её чувств стал самый популярный в школе американский мальчик. Он улыбался ей, деликатничал, но серьёзного интереса не проявил. В одиннадцатом классе девочка выдержала ещё одно потрясение. Увлекший её парень из их класса уже имел девушку и даже находился с ней в близких отношениях. Но он давал понять Ире, что он готов покинуть свою пассию, если русская девочка отдастся ему полностью. Ире в том году было шестнадцать. Воспитанная в интеллигентной столичной семье, она считала интимную близость чем-то очень серьёзным, ответственным. В компании девчонок, к которой она в ту пору принадлежала, над ней даже посмеивались: "Ирка среди нас — последняя девственница." А парень, явно ожидая своего, то приближался, то отдалялся, то любил, то не очень. Тот год был особенно мучителен для неё.