Марк Поповский - «Мы — там и здесь» [Разговоры с российскими эмигрантами в Америке]

Доктор А: Вы считаете, что так ведут себя все без исключения россияне?

Доктор Б: Не все, конечно. Интеллигентный человек и на приёме у врача ведёт себя достойно. Но я, извините, принимаю больных в Бруклине… На американцев пожаловаться не могу. Они в массе своей склонны доверять врачу и не склонны рассказывать во время приёма подробности своих конфликтов с тёщей. Но и среди них есть категория, которую я мысленно именую "академиками". Начитавшись в газетах или наслушавшись по телевидению о каких-то всеисцеляющих лекарствах, они просят прописать им именно это средство. Но, говоря с американцем, мне легче объяснить ему, где кончается наука и где начинается реклама. Коренные жители страны внимательнее выслушивают поставленный медиком диагноз, в то время как наши соотечественники, едва войдя в кабинет, торопятся сообщить" "А гипертония у меня советская, а диабет уже американский…"

Марк Поповский: Наверное, есть и другие, более серьёзные различия в поведении американского и российского пациента?

Доктор Б: Американский пациент верит в хирургическое лечение, он охотно принимает предложение об операции. Русских, особенно пожилых, уговорить на операцию крайне трудно. От них слышишь ответ: "Я уже стар, дайте мне спокойно дожить остаток моих лет." Реакция на приближение смерти у нас и у них тоже очень различны. Американцы, люди, как правило, верующие, к приближению кончины относятся, как правило, спокойно, для них это нечто естественное. Русские свою болезнь и перспективу гибели воспринимают трагически. Разговаривать с ними врачу на эту тему крайне сложно.

Доктор А: Да, наши пожилые иммигранты на приёме у врача подчас действительно излишне многословны, нетерпеливы, раздражительны. Но мы должны понимать их чувства: чужая страна, чужой язык, туманное будущее. Я им сочувствую. В разговорах с больным стараюсь его успокоить, подать надежду. Это тоже долг врача.

Марк Поповский: И в заключение: что вы наблюдаете у себя на приёмах за последние четыре-пять лет? Меняется ли характер новоприбывающих пациентов?

Доктор Б: В среде интеллектуальной публики перемен особых нет. "Рядовые советские граждане" меняться тоже не спешат. Зато всё чаще за последние годы демонстрируют себя так называемые "новые русские". Это действительно нечто новенькое. Они с гордостью сообщают мне, какие сложные и дорогие исследования медики проделали им в Швейцарии и Франции, как их охотно принимают в Кремлёвской больнице (бывшее четвёртое зшравление). Разговор ведут примерно такой" "Доктор, мне всё равно, возьмёшь ли ты с меня 50 долларов за визит или сто или двести. Я плачу столько, сколько ты скажешь, немедля, наличными. Но, когда я прихожу, я хочу, чтобы меня принимали безо всякой очереди. Ждать мне некогда…" Как отнестись к такому нуворишу? В нашей приёмной мы таким господам особых прав не предоставляем. Пришёл — жди своей очереди. Как реагируют другие коллеги — не знаю. Кое-кто возможно и уступает….

Р.S. (Пост Скриптум):

Я пересказал далеко не всё из того, что слышал от своих знакомых ньюйоркских врачей. Возможно, некоторые высказывания медиков о своих коллегах и пациентах покажутся нашим читателям излишне резкими. А может быть, и наоборот, откровенные высказывания людей в белых халатах заставят нас по-новому взглянуть на самого себя, пребывающего в роли пациента. Ведь каждому из нас рано или поздно суждено оказаться под острым взглядом врача. Всегда ли мы выглядим при этом достаточно достойно?

За последние месяцы мне несколько раз довелось столкнуться с вечной человеческой проблемой "Отцы и дети". Вопрос о конфликте между поколениями, разное видение мира у юных и зрелых поднимался в русской литературе неоднократно, до и после Тургенева. Но я столкнулся с этой ситуацией в не совсем обычном варианте — эмигрантском. Началось с того, что, отдыхая минувшим летом в горах неподалёку от Нью-Йорка, наша семья встретилась с юношей лет 18. Он приехал на курорт с дедушкой. О родителях не вспоминал и, похоже, не поддерживал с ними никакого контакта. Юноша (назовем его Борисом) явно страдал от одиночества, но не умел сойтись с отдыхавшими там же ровесниками. Мы с женой уделили ему внимание, и он прибился к нашей пожилой семье. Мы стали вместе гулять, беседовать. Оказалось, что Борис начитан, хорошо знает мировую философскую литературу. Но ни пошутить, ни поболтать о чём-нибудь весёлом он совершенно не способен. У этого выпускника последнего класса средней школы, как выяснилось, и девушки-то знакомой не было. Он с грустью рассказывал, что на родине осталось у него много любимых друзей, но дружить с американскими ребятами от за три года эмиграции так и не научился, Медики прописали ему какое-то лекарство против депрессии, но таблетки не действуют. Молодой человек этот и сейчас звонит нам, мы с ним изредка встречаемся, но, как и летом, он остаётся скованным, замкнутым, одиноким. В разговорах с горечью вспоминает Россию, как страну, в которой чувствовал себя совершенно нормально. Америка ему чужда, и как прорвать барьер одиночества, он абсолютно не понимает…