Сергей Шахрай - Как я написал Конституцию эпохи Ельцина и Путина

А что сейчас? Сейчас парламент, как тот бронепоезд из революционной песни, «стоит на запасном пути». Штампует законы. Как кто-то хорошо сказал: если две ветви власти во всем согласны друг с другом, то одна из них явно лишняя. Правда, иногда депутаты сами какие-то такие зажигательные инициативы придумывают, что нервно вздрагивает не только общественность, но и президентская администрация.

Плохо ли, что парламент во всем нынче согласен с президентом и правительством? Нисколько. Это не страшно. Просто в современной России иначе быть не может.

Почему?

Да потому, что в стране сегодня по факту нет многопартийной системы, нет политической конкуренции. А посему нынешняя Дума ничего не решает. Как сказал в свое время спикер Госдумы Грызлов {20} 20 Грызлов Борис Вячеславович (р. 1950) — российский государственный и политический деятель. Министр внутренних дел РФ (2001–2003). Председатель Государственной думы Федерального собрания РФ (2003–2011). : «Парламент – не место для дискуссий». И был прав. О чем дискутировать, если практически все вопросы решаются в Администрации Президента, какие-то – в правительстве, а парламент только оформляет эти решения: политические, экономические?

Это не в обиду парламенту сказано. Просто факт. И это надо понять.

Более того, еще раз повторю: такое положение дел – это совсем не страшно. Как только в стране возникнет реальная политическая конкуренция и многопартийная система, то сразу выяснится, что парламенту есть что делать, а его функции можно и нужно расширять.

Пока же наши депутаты своими руками на протяжении десяти лет дружно отказывались и продолжают отказываться от своих полномочий. Они передали все финансовые и бюджетные полномочия правительству, практически полностью ушли из сферы контроля за бюджетом и ряда других важных областей, совсем перестали дискутировать по принципиальным вопросам. Хотя, конечно, оппонентам дают высказаться, даже специально приглашают. Но, по-моему, эксперты перестали туда ходить: какой смысл что-то объяснять и доказывать, если дискуссии стали просто формальностью? Дескать, положено решение пообсуждать – пообсуждали. Но оно не изменилось ни на йоту, потому как уже было принято в другом месте.

А раз депутаты теперь у нас стали своего рода политической виньеткой, то и уровень депутатского корпуса заметно снизился. Дельные люди, серьезные, профессиональные, уважающие себя просто не хотят садиться в депутатское кресло. Им там тесно и некомфортно. И делать нечего.

Вот я твержу, что многопартийности у нас нет. Но ведь по факту организаций-то много. С одной стороны, имеется самая главная и, что называется, самая любимая партия — «Единая Россия». С другой стороны — есть еще несколько партий, тихо существующих рядом с главной и нужных исключительно для красоты и демонстрации того, что у нас все как у людей: настоящая политическая свобода и демократия. Хочешь — иди к Зюганову {21} 21 Зюганов Геннадий Андреевич (р. 1944) — советский и российский политический деятель, председатель Совета Союза компартий — КПСС (c 2001), председатель Центрального комитета Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ) (с 1995), председатель Центрального исполнительного комитета КПРФ (1993–1995). Депутат Государственной думы Федерального собрания всех созывов (с 1993). , хочешь — к Жириновскому, а хочешь — сливайся в едином порыве со всеми единороссами. Давным-давно такая система сложилась. Но это не партии, а части системы. И ничего в ней не меняется. Почему-то отпала охота у людей свои партии создавать.

А вот в начале 1990-х партии и разные политические объединения росли как грибы после дождя. Не отказал себе в таком удовольствии и я. Создал-таки вместе с соратниками собственную партию, которую мы назвали Партией российского единства и согласия.

Собственно, наше решение было реакцией на октябрьские события 1993 года, то есть на контрреволюцию. Сижу вот, перелистываю научные статьи, где историки и политологи уверенно объясняют читателям — и мне в том числе, — что за организацию я создал, да с какой целью, да на какой идеологической платформе.

Удивительное возникает чувство: вроде вот он я, еще тут. Почему бы не спросить — а как это было? А зачем мы это делали? Но ведь не спросят, потому как свидетельства живых участников не вписываются в стройную картину в головах исследователей. Мешают «сложившейся научной позиции».