Эльвира Филипович - Я, мой муж и наши два отечества

В отличие от сестры Веры, которая была за бескровную революцию, Михаил Петрович стал большевиком и в 1915 году уехал в Петроград, принимая деятельное участие в партийной работе, а затем, после Октября 1917-го и до конца своих дней работал в Петроградском комитете РКП (б). В голодную весну 1919 года он простудился. Ослабленный голодом организм деятельного борца за рабочее дело не имел сил сопротивляться болезни. Михаил Петрович умер в апреле 1919 года в Петрограде.

Лично мне помнятся сестры Доброхотовы, особенно миниатюрная, как и моя Бабушка, очень деятельная и добрая Вера Петровна. Именно Вера, по рассказам Бабушки, обихаживала приходивших в дом посетителей — странниц, нищих, бродячих артистов и музыкантов: поила чаем и кормила их, находила теплые вещи, в которых те остро нуждались. Однажды, это было еще при царе, и знаю об этом я по рассказам Бабушки, в дом пришел бродячий музыкант, кажется, итальянец, с маленькой обезьянкой. Он кутался в шерстяную кофту с чьего-то могучего плеча, а обезьянка тряслась от холода, сидя у него на плече. Оба должны были зарабатывать себе на пропитание: тощий, утопающий в широченной кофте дядечка играть на скрипке, а обезьянка — под его музыку плясать. Сестра Вера, бывшая в то время второй после матери хозяйкой в доме, усадила артистов — тщедушного, в нездешних летних одеждах и широкополой шляпе музыканта и прижавшуюся к его плечу дрожащую обезьянку, выбрав для них место на кухне у самой печки… Перед гостями поставили оранжевые глиняные миски с горячими щами, чугунок с русской кашей со шкварками, печеные яблоки, положили на круглый поднос ломти духовитого домашнего хлеба… Итальянец деловито очищал миски, сперва от щей, потом от каши, закусывая все это хлебом, а обезьянка старалась запихнуть себе в широко распахнутый рот все сразу: щи, кашу, печеные яблоки, а потом и появившееся на столе печенье… Ну а сестры-рукодельницы Вера и Маня отыскали где-то богатые лоскуты ворсистого зеленого сукна и теплой ярко-малинового цвета бумазеи и, обмерив согревшуюся обезьянку, приступили к шитью. Обезьянка меж тем, пользуясь, что хозяин ее задремал прямо за столом, стала шалить и безобразничать: пыталась «накормить кашей» стол, стулья, старого полусонного кота, а заодно попасть печеным яблоком в оконное стекло, надеть себе на голову чугунок из-под каши… Обновке, малиновому платьицу и теплой суконной душегрейке, рада была несказанно, то и дело ощупывала и охлопывала их на себе и пробовала на зуб…

После еще отыскали и оставшуюся от отца ватную душегрейку для хозяина обезьянки. Потом оба артиста работали: итальянец выдавливал из своего весьма потрепанного инструмента визгливо-дребезжащие звуки, стараясь выстроить их в виде веселого танца, а одетая в платьице обезьянка, норовя двигаться под музыку, выдавала разные коленца, приседала и затем, стоя на двух задних лапах и касаясь передними пола, несколько раз подряд подпрыгивала на всех четырех конечностях вверх и кувыркалась. При этом артистка не переставала строить забавнейшие рожи. Все были довольны. Младшие, Оля и Ната, повизгивали от восторга.

А вечерами в доме собиралась молодежь. На столе стоял огромный самовар, за столом юноши в косоворотках и скромно одетые барышни неспешно пили чай, заедая его сахарными сухариками. Все молча слушали послание самого Карла Маркса. А чуть в отдалении у приоткрытого окошка сидел паренек Лешка-балалаечник и тихо, но очень сосредоточенно наяривал «Барыню» или «Во саду ли, в огороде». Подростка Манечку, перед тем как начать «серьезный разговор», отсылали на улицу проверить, как слышно. Нередко, когда Маня, моя будущая Бабушка, подходила к углу дома, от него, скользнув быстро, удалялась чья-то тень. А из окна слышна была только балалайка. И Маня возвращалась в дом, чтобы сообщить об этом старшим.

Все же охранка бдела и время от времени проводила внезапные облавы. Впрочем, для дома Доброхотовых внезапности довольно долгое время не было: околоточному удавалось как-то узнавать о готовящейся облаве и сообщать матери семейства, которая частенько его, наблюдающего за их домом, звала в ненастную погоду немного обогреться и потчевала горячими щами и собственной выпечкой…

Однажды, однако, такая облава закончилась для Доброхотовцев весьма печально: на столе рядом с самоваром обнаружили запрещенные книжки. Тогда арестовали всех гостей и забрали Михаила и Веру Доброхотовых. Остальные братья и сестры, которые, кстати сказать, более склонны были к рукотворному делу, чем к политике, находились почти все в саду: был сезон сбора яблок. И только брат Илья был возле самого дома во дворе. Он сооружал лодку по заказу жившего в Калуге английского лорда Каннинга. (Приложение 3)