Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Связи с семьёй тёти Наташи и последующими поколениями постепенно ослабевали, а затем и вовсе прекратились. Этому способствовало отделение Латвии от России, да и просто неумолимое течение времени.

Тётя Настя — младшая из маминых трёх сестёр, а в послевоенное время и самая близкая. Тётя Наташа с семьёй уехала в Ригу. Тётя Надя замкнулась в себе после того, как в тюрьме НКВД погиб её муж, и три сына были убиты на войне.

Вообще-то, многочисленная семья Станчицев отличалась очень сильными родственными чувствами. Все ездили друг к другу в гости и постоянно переписывались. Письма были длинными, с подробным описанием событий и переживаний. Они читались и обсуждались часто всей семьёй. Таких писем теперь не пишут. А зачем их писать? Есть сотовые телефоны, электронная почта. Можно в любой момент взять трубку, набрать номер — и абонент на связи. Но вот что интересно: эти технические возможности привели к тому, что люди вообще стали меньше интересоваться жизнью родственников. Если что-то случится — позвонят, а раз не звонят — значит всё в порядке.

Я не противник современной техники, с ней жить стало удобней. Однако, из-за этого удобства мы утратили важную часть духовной культуры: традицию переписки. Ведь обмен письмами породил даже стиль литературы — эпистолярный.

Письмо — это литературное произведение. Процесс сочинения письма по своей сути ничем не отличается от сочинения рассказа. Вот почему так увлекательно читать старые письма, даже если они написаны незнакомыми людьми. Читая письмо, ты погружаешься в мир переживаний и мыслей автора, воображение рисует обстановку, в которой написано письмо.

Есть у письма ещё одна важная особенность: на бумаге человеку легче быть откровенным в чувствах и мыслях, чем в устной речи. Почему это так? Не знаю. Таково свойство человеческой психики. Я наблюдал это явление ещё в детстве. Передать девочке записку со словами «Я тебя люблю» гораздо проще, чем сказать это вслух.

Тётя Настя жила с мужем Михаилом Борисовичем в деревне Кузьмовка. Дом тёти Насти, доставшийся ей от тёти Наташи, стоял у самого берега живописной речки Осуги. Он был разделён коридором на две части: летнюю и зимнюю, более утеплённую. Коридор вёл в крытый двор для скота.

Летняя часть состояла из четырёх комнат. В ней обычно жили гости, приезжавшие летом. Там даже в знойную погоду была приятная прохлада. В самой большой комнате находилась старинная качалка с сиденьем и спинкой из плетёной соломы. Когда-то эта качалка жила на хуторе Косой Брод. Как хорошо было отдыхать в ней с книгой в руках жарким летним днём!

Зимняя часть состояла из гостиной, кухни с русской печкой и спальни с отдельным входом из коридора.

До переезда в Кузьмовку тётя Настя жила вместе с бабушкой Елизаветой в деревне Лопатино и работала школьной учительницей в Прямухине — родовом имении Бакуниных. Бабушка умерла в Лопатине в 1937 году.

Тётя Настя и Михаил Борисович были типичными для России сельскими учителями. С точки зрения духовных интересов они были интеллигентами, а бытовая сторона жизни была чисто крестьянской.

При доме было хозяйство, состоящее из огорода и скотного двора. Оно обеспечивало семью всеми основными продуктами питания: овощами, молоком, мясом, яйцами. Со скотного двора доносилось мычание коровы, блеянье овец, кудахтанье кур и хрюканье поросёнка. Хозяйство велось «по науке»: в доме были книги по агрономии, птицеводству, животноводству.

Детей у тёти Насти и Михаила Борисовича не было. С возрастом управляться с таким хозяйством становилось всё труднее и труднее. Сначала пришлось отказаться от коровы, потом постепенно и от других животных. Остались одни куры во главе с красавцем петухом. Всё, что получали от скота, приходилось покупать теперь у соседей. В магазине при советской власти ничего не было, кроме водки, соли, спичек, крупы и консервов типа «Бычки в томате».

Я ещё застал те времена, когда жизнь на скотном дворе кипела ключом. Мне нравилось наблюдать летним вечером возвращение стада с пастбища. Все хозяйки стоят у своих домов, готовые к приёму коров и овец. Вначале слышно далёкое разноголосое блеянье и мычанье. Оно становится всё громче и громче. Вот уже можно услышать щёлканье кнута и трёхэтажный мат пастуха Наконец, вздымая тучи пыли, освещённой красноватым закатным солнцем, показываются первые блеющие толпы овец. Глупые животные бестолково мечутся, не находя своих дворов. Хозяйки с прутьями в руках и с криками «шура, шура, шура» загоняют их в ворота. Шурами называли всех овец. Наконец появляются коровы. Они умнее овец и знают свои дворы. Одни идут неторопливо, другие, наиболее нетерпеливые, даже бегут трусцой. И все громко мычат — хотят, чтобы их подоили.