Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

День моих «успехов» в живописи и торопливой солнечной капели. Утром хрустит и звенит ломающийся солнечный ледок, днем начинает чавкать и вздыхать под ногами радужная слякоть.

Пошел на этюды с художником Ермаковым. У него нет белил. И вообще, никакого колорита в его работах не наблюдается. Но мажет…

Выбрал я сдуру довольно сложный композиционно видон и начал ляпать. В результате получился довольно гнусный этюд который я не замедлил уничтожить собственным локтем. Но ничего не могу, ничего не вижу, кроме зеленой ночной тьмы.

Белые нити бакшеевских берез влезают в небо, но там темно от звезд

Я ничего не могу, ничего не получается. Злюсь, но спокойно. Спокойно злюсь и, вдруг — совсем не злюсь, потому что одна капля замерзла, падая с крыши. Спокойной ночи, Ро! Я сплю на еловых лапах.

Где же ты? Чистая и прекрасная весенняя вода Красавица моя, почему лес и река, покрытая лужами, пахнут твоими губами и звездами…

Я сижу на обнаженном правом берегу, левый еще одет, но уже лопается белизна там, где пуговицы-строчки человечьих следов. Прозрачные наледи-лывы отражают куски летнего сухого сосняка.

Наледи-лывы, — так называются весенние лужи на оливковом льду.

Я не знаю названия двум своим чувствам… Вон прямо подо мной сидит рыболов над лункой, похожей на человеческий след Вот, вот. Эх, Ро!

А я сижу над этим блокнотиком.

Сегодня видел божью коровку. Она ползала по березе и по моему пальцу. И мне вдруг страшно захотелось, чтоб она поползла по бархату черному и по… Но она вдруг улетела, а пацан Петька, что сидел на березе, сказал: «Прилетит обратно». И она действительно вернулась, но на палец уже не села, а села на жухлую травинку.

Эх, пацан Петька, пацан Петька. Он зазвал меня на березу. И я весь искарябался, пока залез. А потом пришла собака Джони и улеглась на мое пальто, которое я оставил под березой. Я спрыгнул и назвал Джони поганым кобелем, а Джони облизал всю мою руку, но с пальто не слез. Зато пацан Петька слез с березы и стал мерить Джонины уши. — Ну и уши у ней. Аж до глаз. Такая кусанет! Я достал конфету и дал половину Петьке, а половину Джони. В благодарность Джони залинялменя всего волосами. Пригревает солнце, холодит ветер мой затылок. Я щурюсь на противоположный берег, туда ушли пацан Петька и собака Джони, и скоро пойду я рисовать… Сделал за сегодняшний день три этюда. Этюд — понятие относительное.

Был на том берегу. Там холодно, там тень от высоких сосен. Мотался по этому берегу, набирал грязи и воды в ботинки. Мне это нравится. Роза! Ро-за заря.

Первый облачный день. Равнодушные облака и интересная собака Дамка. Собака, которая умеет лазить по пожарной лестнице.

Хозяин ее, маляр, красил крышу, а она скулила и лезла к нему. Смогла долезть только до половины лестницы и застряла там. Ни назад, ни вперед. Отдыхающие стояли под лестницей и хохотали. Я хотел снять собаку, но она зарычала на меня и чуть не укусила. Сказал ей, что она дура. Потом приехали мама и Борька.

Маму я поцеловал, и Борька тоже полез целоваться, но с ним никто целоваться не стал, потому что даже еловые ветки выглядят детской щечкой по сравнению с его щетиной…

Мыс мамой гуляли и говорили обо всем и о тебе… Писал закат…

Как убог мой язык. Почему я не могу сказать самого важного и самого основного. Почему я не могу сказать, что для меня ты.

Заводские трубы и дым похожи на кисточки для бритья. Любить сосну, можжевельник, любоваться лесом, полем, рекой.

И чувствовать свое, понимаешь, свое сердце. Хочу говорить те слова, которые называют все… Когда я говорю слово «роза», оно не ты. Когда я пою себе это слово — оно ты. Когда мне говорят слово «роза» — меня передергивает. Я не могу слушать других о тебе. Любой барбос или божья коровка скажет о тебе больше и для меня. Роза. Роза.

Название алого бархатного бутона. Название колючего приземистого куста или тонконогой и большеглазой еврейской девочки. Тебя, светлой, сероглазой, чернобархатной, северной: не могу вспомнить твоего лица сразу целиком.

Губы, потом нос, глаз нет. Не могу их вспомнить, не могу.

Их никогда не вспомнишь.

Снова к тому же закату.

Закат — это одно. Но ведь каждый раз разный. Так же глаза — одни. Десять минут назад они одни, сейчас другие. А когда мелькает в них что-то, что было, тепло становится мне тут. Но не нужно писать и говорить, все равно не могу. Днем еще ничего, но вечер без тебя…