Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

— Конечно, — серьезно ответил я.

— А мне кажется, никто бы не заплакал.

— Вся деревня ревела бы. Тебя все любят…

И еще:

«Я расстелил на траве куртку, улегся и стал слегка умирать, поглядывая, впрочем, на солнце, которое неумолимо пряталось за деревья. Так не хотелось, чтоб кончался этот день. Еще бы часок, полтора».

Однажды был праздник Юрия Коваля. Он был веселый, как бразильский карнавал. И на этом празднике поэт Яков Аким сказал:

— Чтобы понять, дорог нам писатель или не очень, надо представить, что бы было, если бы его не было.

И вдруг наступила ужасная тишина. Все начали это себе представлять.

Первым исчез клест Капитан Клюквин со своей песней и клювом, скрещенным, как два кривых костяных ножа.

Не стало на Земле деревни Чистый Дор. Куда-то утекла вода с закрытыми глазами и укатился глиняный кувшин, наполненный осенним ветром листобоем.

И вот что страшно: Вася Куролесов так и не узнал, что он гений милицейского сыска. Он отказал маме Евлампьевне в ее мольбе о поросятах, не взял мешок из-под картошки, не поехал на рынок и не привез вместо парочки славных поросят рыжего облезлого Матроса.

Грохочут выстрелы, и старый вор Рашпиль, который сидел в тюрьме триста или четыреста раз, гуляет на свободе, грозя ножиком, а Вася — ни гу-гу!..

Покорный судьбе недопёсок весь недопёсий век с потухшим взором просидит в клетке. И ничего с ним не случится. Ничего.

В звездном небе, боюсь, не появится Орион, тот, что важнее всего в жизни Коваля.

И напрасно близкие, хриплые голоса — абсолютно неизвестно чьи — будут звать и кричать из-за утла: «Юра, Юра, про нас напиши!..»

— Остановитесь! — сказали мы. — Больше не надо. Плохо нам без него бы пришлось. И как все-таки здорово, что есть на свете писатель Юрий Коваль.

О, недопёсок Наполеон Третий! Круглые уши, платиновый мех! Если б я, будучи подростком, узнала историю о Вашем дерзком побеге со зверофермы, как здорово поддержал бы меня Ваш нос, точно обращенный на север.

Но именно в моем детстве не было ни Наполеона, ни Юрия Коваля. И в переходном возрасте не было. Только, считай, в зрелые годы они и появились.

Нас познакомил Яков Аким, который учил меня детской литературе. Однажды он привел к нам на семинар Коваля — и Коваль, конечно, меня поразил. Особенно поразил меня этот уголок тельняшки, светивший через вырез воротника. Он звал в какие-то такие дали, что уже было неважно, целая там у него тельняшка или треугольный кусок, пришитый к майке, который оторвал от себя ударник Витя Котелок из книги «Самая легкая лодка в мире».

Все сразу испугались читать свои произведения при Ковале. Только один кто-то не побоялся и стал читать стих, Мол:

Коваль очень внимательно слушал Слушал-слушал да и говорит:

Я все помню, связанное с ним, с самой первой встречи, так бывает.

Много лет я носилась с идеей сделать о нем шикарную радиопередачу.

И вот, когда в конце концов я пришла к нему с диктофоном, обнаружилась ужасная вещь — у меня уже не было никаких вопросов, так хорошо было просто сидеть у него в мастерской, пить чай из белой кружки с синими цветами и помалкивать, что я спросила:

— Может быть, у вас ко мне есть какой-нибудь вопрос?

— Есть, — ответил он. — Юрий Коваль спрашивает у Марины Москвиной: «Какой должна быть проза?»

— Жизнеутверждающей, — говорю я.

— Все-таки жизнеутверждающей?..

— Да, — говорю я.

— Тогда кто, Сароян или Искандер?

— Сароян! — говорю я.

— «Весли Джексон»?

— «Весли Джексон»!

— А я все-таки склоняюсь к Искандеру.

Тогда я говорю:

— Марина Москвина спрашивает у Юрия Коваля: «Какой должна быть проза?»

— Проза должна быть вот какой, — ответил он. — Она должна быть такой, что ты готов поцеловать каждую написанную строчку.

Наша передача вышла в эфир. Это был счастливый миг в моей жизни. Но не успели отзвучать финальные аккорды «Лунной сонаты», которую любил насвистывать сэр Суер-Выер (правда, юнга Ю ему сказал: «Я бы на вашем месте, сэр, насвистывал „Патетическую“»), как звонит Юрий Коваль и говорит:

— Маринка! Слушай! А почему бы тебе не сделать точно такую же передачу про моих друзей — скульпторов Лемпорта и Силиса? А то им очень понравилось. Особенно Силису, потому что Лемпорт был в полуотрубе.