Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Но чаще он бывал у нас. В течение ряда лет мы вместе встречали каждый Новый год Традиционные подарки при этом он извлекал из мешка в образе Снегурочки — но Снегурочки такого, прости господи, сомнительного поведения, что это вызывало всеобщий хохот. Ну а его подруге Беате, пожизненно ставшей близкой подругой и нашей семьи, оставалась роль Деда Мороза.

Выяснилось, что мы с Юрой близко соседствуем и в летнее время: мои родители жили тогда по Ярославской дороге в Клязьме, а дача Ковалей находилась на Челюскинской, между нами была лишь платформа Тарасовская, полчаса пешего хода. И мы стали время от времени похаживать друг к другу, чаще к нам Юра, потому что в Клязьме была речка, купание.

Судьба по-своему сблизила нас и одинаково тяжким горем: девятого декабря у меня скоропостижно скончалась мама, а у Юры десятого так же внезапно умер отец от сердечного приступа в метро. Юра после этого метро избегал и старался поймать такси.

Но кое-что нас, конечно, и разнило. Например, детство. Оно у нас было разным. У меня — деревенское, усадебное, а Юра рос сугубо городским ребенком. Известно, как много понятий и впечатлений дает первый десяток лет жизни.

Когда мы с ним забирались в российскую глубинку, в полуопустевшие деревни, для меня это было возвращением к привычному, для Юры же каждый ухват от русской печи, самоварная конфорка или угольный утюг, рубель для стирки белья на мостках были предметами старой экзотики, которые годились для украшения мастерской, чтобы показать их друзьям, знакомым художникам или литераторам, таким же прирожденным горожанам.

Когда мы ездили осенью 1979 года двумя машинами в Карелию, Юра подобрал брошенное тележное, с металлической шиной колесо и водрузил его на крышу своего «жигуля», вызывая такой «запаской» удивление встречных

— Гм, — насмешливо хмыкнул мой приятель Володя, когда мы заехали к нему в Кондопогу, внимательно оглядев принайтованное на машине колесо. — Значит, полторы тысячи километров будете тащить его до Москвы, чтобы подивить там городских — вот, мол, на каких колесах ездит темнота деревенская!

Это было прямое попадание в «яблочко». Человек от природы очень сметливый, с цепким взглядом, Володя обнажил Юрину задумку. Интерес к ней пропал. Юра отвязал колесо и оставил его во дворе, где оно, вероятно, валяется и сейчас, как память о чудачестве московских гостей.

Конечным пунктом нашей поездки было Заонежье, деревенька в три дома на берегу обширной губы Онего-озера. Другой мой давний приятель, лесник Миша, по случаю нашего приезда выловил в Онего палью — громадную красавицу-рыбину с зелеными боками и спиной, с ярко-оранжевым брюхом. Миша пошел на грех: промысел лососевых был запрещен. Но слово «гость» на Севере имеет магическое значение, для ублаготворения гостя все можно! И у Миши на случай объяснения с рыбнадзором были, как он считал, оправдательные обстоятельства. Такая живописная редкая рыбина просилась на холст, и Юра тотчас извлек ящичек с масляными красками, Витя Усков защелкал фотоаппаратом, а я сделал рисунок цветными карандашами. Натюрморт с выловленной пальей пополнил галерею Юриных картин в его мастерской, а рисунок остался Мише.

Еще по дороге в Карелию мы пытались рыбачить — не торопились «пожирать» пространство, любовались живописной дорогой, разбивали стан у приглянувшегося озера, забрасывали удочки, но почти всегда неудачно: видимо, рыбалка не такое дурацкое занятие, чтобы походя пускать в дело снасть и тут же начать таскать рыбу.

Отвели душеньку уже на месте, в Заонежье, на Хрылях, глухом, редкостной красоты озере километрах в восьми от дома. Исходивший охотой заонежские угодья, теперь я угощал Юру и Витю достопримечательностями полуострова. Рыбаки умостились на выступах высокой, обросшей мхом и лишайниками скалы, передвинули повыше поплавки (озеро было глубоким), закинули удочки — и началась веселая рыбацкая потеха! Стоявшие в бездне темной, неподвижной воды непуганые окуни жадно набрасывались на червей-навозников. За настырный нрав окуней заонежские рыбаки зовут их «урядниками». Черные и страшные, будто из преисподней, «урядники» один за другим шлепались на пружинистый мох Рыбак от случая к случаю, всегда предпочитавший удочке ружье, я только снимал «урядников» с крючков. Мне больше нравилось глядеть на ловлю со стороны. Когда клев идет бойко, смотреть на рыбаков также интересно, как ловить самому, — недаром на городских набережных за спинами удачливых удильщиков всегда набирается кучка деликатно помалкивающих болельщиков-зевак