Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

Когда-то давно, прочтя Шергина, я был поражен, стал ездить на Север и изъездил его весь, но, к сожалению, не довелось мне повидать живьем Бориса Викторовича, он умер в 1973 году. И Юра первым делом предложил посетить квартиру на Рождественском бульваре, где Шергин жил, еще был жив его названый племянник Михаил Андреевич Барыкин, родом из Хотькова. Юра писал о нем в своих замечательных воспоминаниях «Веселье сердечное». И мы побывали у Михаила Андреевича, естественно, взяли с собой бутылочку портвейна, была очень располагающая атмосфера…

Еще до встречи с Юрой, в 1963 году, я ездил в Ферапонтов монастырь, был там целый месяц — копировал портальную фреску «Рождество Богородицы». Я был в полном очаровании от Дионисия, окрестностей и Цыпиной горы… А потом оказалось, что у Юры на Цыпиной горе дом. Все эти совпадения, конечно, не были случайны и нас еще больше связывали.

Началось наше сотрудничество с Юрой. Писали мы вместе. Тогда он жил в Сокольниках, мы там встречались, начинали сразу обговаривать: я свои идеи высказывал, он — свои, и тут же на машинке тук-тук-тук. Мы очень легко написали этот сценарий, и принят он был в Госкино очень хорошо. Фильм «Дождь» вышел в 78-м году, и это один из любимых моих фильмов, хотя он не очень-то был известен, но тонкая и красивая получилась вещь о северных мастерах-красильщиках.

Следующим в наших планах был фильм «Волшебное кольцо». Но у него судьба была уже непростая. Как Юра любил повторять на многочисленных встречах, мы писали и пять раз переписывали. Работали с удовольствием и много напридумывали. Писалось это в мастерской и часто обсуждалось в кафе ЦДЛ Юра горел этой великолепной скоморошьей сказкой, которую Борис Викторович, замечательный рассказчик, часто рассказывал на радио и на встречах со слушателями. Однако чиновники Госкино захотели шергинский живой язык, северный диалект, который звучал у нас, убрать из фильма, привести язык к сухому среднестатистическому звучанию. Дескать, народ этого не поймет. Это была чушь собачья, конечно. Но мы со всем соглашались и переписывали сценарий по их поправкам несколько раз. И уже на стадии озвучания, а у меня записывались замечательные актеры во главе с Евгением Павловичем Леоновым, я все восстановил, все шергинские слова. Премьера фильма была в Доме кино, Юра чувствовал себя гордо, и заслуженно. Этот фильм действительно стал этапным и в моем творчестве, и для студии «Союзмультфильм», как новая страница, свежий, незаезженный материал по Северу. Фильм получил много призов, в том числе в Дании, на родине Андерсена, — серебряный приз за лучшую сказку.

Вообще Юра обладал замечательным свойством — уметь начать произведение. Начать и закончить — это очень важно и в литературе, и в кино. Мне всегда вспоминается его «Вася Куролесов» с началом: «Что мне нравится в черных лебедях, так это их красный нос». Очень по-ковалевски. Это его умение начать и первой фразой увлечь читателя в свой выдуманный мир — уникальное свойство его таланта, особенно в ранних произведениях, которые мне наиболее по сердцу. Все они как будто на одном дыхании написаны, хотя это был довольно большой отрезок времени. Краткость Коваля и емкость смысла даже в одном предложении очень хорошо сопрягались с анимацией. Не случайно мы так легко нашли общий язык в написании сценариев. Наша совместная работа шла легко, непринужденно, без мучений, он никогда не влезал в режиссерскую кухню и правильно делал. Не портя себе нервы, он полностью доверял партнеру, мы дополняли друг друга и привносили каждый свои придумки, чтобы трудоемкий процесс создания кино дальше шел легко и плавно.

Мы время от времени встречались с Юрой в его мастерской в старом московском дворике, в Серебряническом переулке. Юра вообще был очень московский прозаик. Особенно в таких вещах, как «Пять похищенных монахов» или в проникновенной песне о банях. Молодые читатели по его книгам смогут понять, какой была Москва еще совсем недавно… Помню комнаты мастерской на первом этаже со вздутыми половицами, где я познакомился с Витей Беловым, помню его скульптуру «Люди в шляпах», там я узнал ЛёвуЛебедева, других друзей Юры, реставраторов, художников — я вошел в круг его друзей-товарищей, круг очень мне близкий, понятный и нужный. Мы не были с ним закадычными друзьями, но товарищами и сотрудниками в самом хорошем смысле этого слова были.

Конечно, у него большой круг был знакомых среди писателей, но его тянуло к художникам. Юра, кажется, лучше себя чувствовал в кругу художников — живописцев, графиков, реставраторов, скульпторов. Отчасти потому, что Юра сам пробовал себя во многих жанрах, и потому, что занятия изобразительным искусством ему помогали в его писательском деле. А еще Юра имел способность впитывать в себя талантливое влияние друзей, не стеснялся этого и не кичился. Происходило замечательное накопление материала. Он вместил в себя и музыканта, и художника, и, конечно, писателя. Все это в нем бурлило, казалось, все так легко делалось, на самом деле, конечно, это было нелегко. При этом он был очень ранимый человек, и я бы еще сказал «непробивной» — он не пробивал себе дорогу в обывательском смысле слова.