Коллектив авторов Биографии и мемуары - Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля [второе издание, исправленное и дополненное]

В другие годы Вадим мне писал в письмах: «Приезжай на Урал, я там построил избушку охотничью». Л предложил Ковалю: «Поехали?» — «Поехали». Добрались на поезде до Свердловска, потом куда-то еще пересаживались, потом на местный самолет, потом на лодку моторную. В общем, приехали к Вадиму, и я увидел Юрку в совсем другом качестве. Он шалеет от природы. Я тоже люблю ее, но тихо, внутри себя. У Юрки же всегда всё с восклицательным знаком: любое дерево, которое он увидит, любой хариус, которого вытащит, любая лужа, в которую он влезет или упадет — это все обязательно сопровождалось восклицательным знаком с предшествующими ему словами.

Мы два раза с ним были на Урале. Один раз на Вишере. Поднялись в верховья, где жили два старика, которые поссорившись, двадцать лет друг с другом не разговаривали. Они были высланы еще в период раскулачивания в Пермскую область, в поселок, куда ссылали всех зеков, но решили бросить все это и со своими женами поднялись «на самую вершину» этой Вишеры. Там река раздваивалась. Они построили две избы и два амбара, причем амбары удивительные — на ножках, с подрубленными основаниями у бревен, чтобы ни мыши, ни звери не могли забраться туда. Завозили необходимое: соль, сахар и муку — по весне и осенью, по большой воде, моторов тогда не было — на шестах, против течения много десятков километров. Остальное все добывали в лесу и в реке. Ни радио, ни телефона, ни телевизора — ничего. Они ловили рыбу, заготавливали ее на зиму и жили прекрасно. И Коваль с удовольствием ездил со мной туда.

А второй раз — на реку Велс. Я сказал как-то брату: «Вадим, не жалей сил, не жалей денег, делай хорошие избушки, а не только чтоб там одну ночь переночевать». И он один срубил новую избушку из кедра и так, что в ней можно было стоять, не сгибаясь. Причем ни досок, ни гвоздей у него не было. Вместо доски там кедр разбивали пополам и делали пол, потолок, крышу. И когда Коваль все это увидел, он сказал опять одно слово с восклицательным знаком. «Слушай, давай сделаем здесь рельеф», — предложил он. А я увлекся тогда резьбой по дереву и взял с собой весь инструмент. «Ну а что?» — говорю. «Как что? Козьму и Демьяна. Что можно еще сделать на этой избушке. Только не Демьяна, а Дамиана». Я достал стамески, он углем нарисовал святых. Я делал Козьму, а он Дамиана.

Время от времени мы из избушки все выносили, топили ее и делали баню. Есть несколько кадров фотохудожника Виктора Ускова, где мы сидим и паримся в этой избушке.

По весенней воде на моторе Вадим привез в избушку печку, керосин, продукты необходимые и сделал лабаз, о котором Коваль написал в рассказе.

В реке было много хариуса. Хариуса там ловили на «кораблик», снасть, похожую на воздушного змея, только на воде. На веревку, на которой этот кораблик плывет, направленный против течения, навешивали пустые крючки. И они прыгали по волнам горной речушки. Дурак-хариус выпрыгивал и садился на крючок. А чтобы он активнее садился, мы делали «мушки» — выстригали из своих волос кусочки, связывали красненькой ниточкой, выдернутой из рубашки, и привязывали на крючок. Хариус не мог пропустить этого «лакомства».

Коваль мне как-то говорит: «А знаешь, существует такая еще снасть — тюкалка». А я ему: «Что это за тюкалка-то?» — «Как это ты не знаешь тюкалки? Это один рыбак на том берегу, а другой рыбак на этом. Мы держим веревку, на ней крючки, к кому первому попадет хариус, тот и тащит к себе — тюкалка называется». Потом, уже в Москве, я написал об этом рассказик в журнал «Рыбоводство и рыболовство» и узнал у них, что это запрещенный лов рыбы. Рассказик не опубликовали, но тюкалку тогда мы все-таки сделали: на одной стороне Коваль, на другой — я, на веревке прыгают по волнам крючки и выскакивает хариус, то к нему ближе, то ко мне.

Обычно в наших поездках кухарил я. А тут Коваль отвел меня от этих дел, сам хариуса чистил, сам готовил, соль сам подбирал. Картошки у нас там было немного. Но он варил уху только из одного хариуса Луковичка, разве что, и перец, и лавровый лист. Больше ничего. Я вырезал всем по ложке из дерева, и мы ели эту уху, пили чай и жили на этом прекрасно.

Дальше наступали вечера. Вечером делать было особенно нечего. Далеко не пойдешь. И выяснилось, что Коваль притащил туда Евангелие. Зачем? Не могу понять. Человек, по сути дела, неверующий, как и все мы, читал нам на ночь евангелие. Так я впервые увидел красоту этой книги, он же еще красиво читал. Долго читать не могли, керосин мы экономили и потихонечку засыпали, утром рано просыпались — и опять за хариусом. Вот такая у нас была прекрасная жизнь.