Павел Скоропадский - Воспоминания. Конец 1917 г. – декабрь 1918 г.

Когда выяснилось, что сечевики начали наступление на Фастов и генерал Волховский их остановил, я решил, что восстание начинается и что объектом для повстанцев является Киев. Я был спокоен, у нас в Киеве было 15 тысяч офицеров, но в то же самое время появились прокламации за подписью Директории, куда входили Винниченко, Петлюра и Швець, тот же самый, который за несколько дней до этого как-то завтракал у меня и еще ранее этого встречал меня с приветственной речью при открытии университета. В этой прокламации эти господа объявляли, что власть переходит к Директории, создается Украинская Народная Республика, что я узурпатор, русский генерал, захвативший власть для уничтожения украинства. Прохаживались на мой счет и на счет русских офицеров. Одним словом, все как полагается.

Это меня мало тронуло, но неприятно поразило, что тот самый Болбочан, который только что был произведен в полковники за действительно хорошие действия против большевиков, теперь со своим полком восстал и захватил Харьков. Подробности этого захвата и роль, которую при этом сыграл генерал Лигнау, для меня совершенно неясны, во всяком случае сведения, что он будто бы перешел на сторону большевиков, я думаю, не верны. Но что тут было что-то нечисто в его деятельности, с грустью признаю, для меня это не подлежит сомнению. Впрочем, желая быть осторожным в своих обвинениях, я жду и разъяснений этого дела, которое, несомненно, когда-нибудь выяснится. Это известие показало серьезность положения. Нужно было собрать всех офицеров и организовать население, сочувствующее порядку, для отражения всех возможностей. Какую роль играли во всем этом немцы, в Киеве мнение в этом отношении разделилось. В это время введены были солдатские комитеты почти во всех немецких частях и, конечно, началось разложение по тому же шаблону, по которому все это раньше происходило в русской армии.

Нужно принять во внимание, что генерал Гренер, безусловно умный и доброжелательный нам человек, по телеграмме, полученной им утром, через несколько часов после ее получения выехал в Спа. Мы едва успели с ним проститься.

Раз уж мне приходилось терпеть власть чужеземцев, то отъезд этого человека меня озадачивал. Я понимал, что без него будет хуже. Итак, мнения разделились; одни говорили: немецкое командование не заинтересовано в беспорядках, для них существенно важно сохранение порядка для предстоящего вывода их войск из Украины; всякий беспорядок только осложнит это дело; они больше верят в способность нашего правительства удержать порядок, нежели способностям Петлюры и Винниченко; несомненно, при них начнется хаос, анархия и большая часть уже деморализованных немецких частей погибнет. Другие говорили: немцы побеждены Entente-й, немцам, несомненно, нет расчета передать в порядке Украину Франции, так как это может служить ее обогащению, напротив того, они будут делать все возможное для превращения этой страны в большевистскую пустыню. – «Вот посмотрите, они уже стягивают войска свои с северной границы и собирают их в компактные массы около железных дорог, а большевики наступают с севера». Большевики с севера действительно наступали, и немцы оттягивали свои войска к железной дороге, но для этого имелось тоже другое объяснение, что это делалось для того, чтобы ускорить их посадку и отправку в Германию. С другой стороны, меры эти принимались ввиду того, что само немецкое командование, собирая свои части в крупные единицы, считало это необходимым для спасения своих частей от большевизма, так как за ними легче было наблюдать. Факты были противоречивы. С одной стороны, можно было предположить, что мнение об их нежелании мне помогать имеет основание, но наряду с этим резкий отпор, иногда стоивший много жизней немцам, особенно на северном фронте, доказывал противное. Все зависело от местного начальства.

В Киеве вначале и дипломаты и «Оберкомандо» были ясно резко против повстанцев. Как я уже говорил, с объявлением федерации русские круги повели резкую политику ко всему украинству. Особенно правые партии и часть русского офицерства в этом отношении были невозможны. Я не понимаю, на чем они базировали свое поведение. Фактически офицерство, будь оно сплоченное и понимай оно политическую обстановку, могло сыграть большую роль, но на самом же деле видно было уже с первых дней, что эта сила большого отпора не даст. Что же касается правых организаций, то их поведение было ниже всякой критики. В течение всего Гетманства правые организации сидели довольно смирно, центром их, кажется, был негласно митрополит Антоний. Они несколько раз присылали свои депутации ко мне, у них всегда была масса самых широких программ и заявлений, что они представляют из себя громаднейшие организации, соединяющие сотни тысяч людей, и всегда эти заявления заканчивались тем, что они просили денег, причем и здесь у них масштаб был очень большой. На самом деле я знал, что за ними никто не стоит, никакой силы они фактически не представляют, и поэтому даже в тех случаях, когда можно было их использовать с пользой для нашего дела, как, например, в пропаганде среди офицерства идеи поступления в Особый корпус, я ими не пользовался и денег им не давал. Но тогда и они давали себя знать. Да не только эти господа, но, думаю, не ошибусь, если скажу, положительно все русское население, не имея фактически никакой силы, как будто спелись ругать все украинское и всячески провоцировать, где только возможно. Я неоднократно некоторым влиятельным лицам указывал на всю ошибочность такого поведения, просил прекратить эти нападки, но ничего не помогало. Все они считали, что украинства вообще не существует, что это кучка лишь подкупленных немцами людей. Раз немцы ослабели, больше незачем считаться и с украинцами.