Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Широта, грусть и безумная тоска сменялись раздольем и силой… Иногда моя спутница подпевала мне звучным широким сопрано, и было в этом что-то большое, светлое, словно канун великого праздника.

Да и вправду, это было началом лучшего праздника жизни – торжества весеннего Солнца.

Уже давно я заметил, что близко к нам, не отставая, почти параллельно, плывёт красивая крытая гондола. Я не знал, кто в ней, но что-то внутри подсказывало особенно яркие песни, особенно нежные тембры, – словно мне пелось не для себя, а для кого-то нового и близкого, уже заворожённого, уже связанного со мной волшебными нитями.

Кончилась песня, и долгая пауза превратилась в чёткое молчание.

– Ещё, ещё! – вдруг воскликнула спутница, – я так давно не слышала вас, а вы сегодня в голосе!

– Нет, – ответил я тихо, – меня интересует та гондола. Вы заметили? Она всё время шла рядом, а теперь без стеснения идёт на нас.

Гондола приближалась. В широком оконце показалась женская головка. Присутствие в нашей лодке женщины придавало ей, очевидно, смелости, и она тихим, но звучным голосом спросила:

– Простите, господа, ведь вы наши гости?

Высоко приподняв шляпу, я ответил ей по-французски:

– Да, синьорина, и не настолько невежливые, чтобы говорить на вашем прелестном языке, которому ещё недостаточно научились!

В это время гондола почти поравнялась с нами, и я заметил на её носу золочёную корону. В оконце появилось ещё одно женское лицо, и мы разговорились.

Полилась перекрёстная беседа. Обе женщины были изящны и красивы. Но в то время, как первая была молода и свободна, – вторая, очевидно, старшая и много пережившая, была гораздо сдержаннее и даже строже…

– Как странно! – воскликнула младшая из них. – За исключением князя В., вы первые русские, которых я встречаю. Как жаль, что мы совсем не знаем вашей страны. Мне почему-то кажется, что мы гораздо ближе друг к другу, чем ко всей Европе!

– О, без сомнения, – подтвердила старшая, – и это большая ошибка, что мы соединяемся с умирающими нациями, вместо того, чтобы идти к славянству, которому предстоит будущее.

Я был далеко не в курсе политической жизни Италии, я ещё не знал ни её отношения к соседям, ни отношений тех к ней, но понимал, что в великом прошлом Италии скрывались не только сила её, но и её бессилие… Всё – в прошлом! – а теперь молодая неокрепшая страна нуждалась в помощи и, конечно, в помощи тех, кто сильнее.

Оживлённо беседуя, перескакивая с одной темы на другую, мы выехали в открытое море. Вдали заблистали яркие огни парохода, откуда доносилась музыка струнной серенады.

– Вы не слыхали ещё серенады? Вы только сегодня приехали? О, так вы должны обязательно послушать!

Молодая женщина махнула рукой гондольеру; плывя прямо на звуки, мы остановились невдалеке, с наслаждением слушая чарующие нежные песни Венеции.

Какие переливы, какая простота и наивность в музыке! Какая страстность и любовь!

Песня за песней разносились кругом, а мы молчали, словно какая-то колдовская сила спустилась к нам из неведомых стран, и мы застыли, очарованные, объединённые одной мечтой.

Но вот музыка смолкла, гондола музыкантов отъехала, и яркие пароходные огни погасли.

Мы повернули в сторону, и снова полилась беседа. Мы всё ещё не представились друг другу, и я не знал, с кем меня столкнула судьба; но в тоне молодой женщины, в её манере говорить чувствовался прирождённый аристократизм, а обстановка её гондолы и преувеличенное уважение гондольеров указывали на богатство и на высокое положение.

Заговорили, наконец, о пении. В те дни это ещё не было моей специальностью, а только радостной мечтой. Голос был молодой и свежий, но без всякой школы, без шлифовки. Но, конечно, если моё пение производило впечатление, то доброй половиной успеха я был обязан глубокому содержанию и лирической красоте русской песни.

Вдруг во время беседы, совершенно неожиданно, наша новая знакомая предложила нам обоим перейти в её гондолу.

– Мы, по крайней мере, познакомимся друг с другом, – улыбаясь, сказала красивая девушка, у которой я заметил тонкие руки и пышные золотистые волосы… – Пожалуйста, прошу вас!

Мы с удовольствием перелезли через борт; и, прикрепив нос нашей лодки к корме крытой гондолы, оба старика, мерно разводя шестами, повезли нас вперёд.

Чем больше я всматривался в обеих подруг, тем яснее становилось, что судьба столкнула меня с чем-то далёким, старинным, от чего веет ароматом венецианской эпохи Возрождения.