19 ноября 1836 года князь Голицын уведомил графа Бенкендорфа о том, что 15 ноября Белинский при въезде в Москву прямо с заставы «был представлен» обер-полицмейстеру, но что «при тщательном осмотре коего в имуществе Белинского ничего сумнительного не оказалось» [188] Лемке М. К Чаадаев и Надеждин // Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг. По подлинным делам Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. М., 2014. С. 423.
.
Буря, пронесшаяся над «Телескопом», застигла «неистового Виссариона» в пути. Благодаря помощи друзей он смог избежать каких-либо серьезных последствий и обрести некоторое спокойствие.
Впрочем, как считать. После закрытия журнала Белинский пребывал в очень подавленном состоянии духа. Практически он лишился средств существования. Конец 1836 — начало 1837 года прошли в непрерывных переживаниях. К неудавшемуся роману с Александрой Александровной Бакуниной добавилось возникшее напряжение в отношениях с ее братом и Станкевичем, которые, по выражению Белинского, «опошлились». Лишь новая дружба с Боткиным отчасти его поддерживала и утешала [189] Корнилов А. А. Молодые годы Михаила Бакунина. Из истории русского романтизма. М., 1915. С. 412.
. Поездка на воды на Кавказ в июне — сентябре 1837 года несколько поправила его здоровье, а возникшая симпатия к Каткову и последующая работа в «Московском наблюдателе» вывела из затянувшейся кризисной полосы [190] Пыпин А. Н. Белинский, его жизнь и переписка. СПб., 1876. С. 156.
.
Бакунина дело с «Телескопом» практически не затронуло. Между прочим, Бакунин доводился дальним родственником Строганову, поручившему Бакунину еще в самом начале 1836 года перевести учебник всеобщей истории Шмита, но за работу в течение всего года Мишель даже не думал приниматься. Разделив книгу на части, Бакунин передал их для перевода Каткову, Боткину, Клюшникову, Аксакову, сестрам, братьям, знакомым. Сам же преспокойно уехал на лето в Прямухино, где начал усиленно изучать Гегеля [191] Корнилов А. А. Молодые годы Михаила Бакунина. Из истории русского романтизма. М., 1915. С. 382.
. Один из многочисленных родственников Бакунина, двоюродный дядя С. Н. Муравьёв, после возвращения Мишеля из деревни поселил его у себя во флигеле на Басманной.
В продолжение всей истории осенью 1836 и зимой 1837 года Мишель продолжал штудировать труды Гегеля, читая их в подлиннике. Как складывались его отношения с Чаадаевым, бывшим соседом по флигелю дома Левашовой, судить трудно. До конца неясно, в какое именно время Бакунин проживал в доме с Чаадаевым: до его скандальной публикации или после. М. К. Лемке лишь отмечает факт соседства и то, что Бакунин немало был обязан своим развитием знаменитому соседу [192] Лемке М. К Чаадаев и Надеждин // Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг. По подлинным делам Третьего Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. М., 2014. С. 375.
. Н. М. Пирумова полагала, что речь в данном случае шла о 1836 годе [193] Пирумова Н. М. Бакунин. М., 1970. С. 27.
.
Более существенными, на наш взгляд, представляются два других обстоятельства. Первое — свидетельство Жихарева о разговоре Чаадаева с графом А. Ф. Орловым, состоявшемся, когда Бакунин находился в заключении в Петропавловской крепости. «Не знавал ли ты Бакунина?» — задал вопрос шеф жандармов своему давнему знакомому. «Чаадаев имел не совсем обыкновенную смелость ответить: „Бакунин жил у нас в доме и мой воспитанник“. — „Нечего сказать, хорош у тебя воспитанник, — сказал граф Орлов, — и делу же ты его выучил“» [194] Жихарев М. И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Пётр Яковлевич Чаадаев: Сборник. М., 2008. С. 386.
.
Второе обстоятельство связано с отношением Бакунина к Чаадаеву зимой 1839–1840 года. Эту зиму, как писал А. А. Корнилов, Михаил Бакунин провел почти безвыездно в Москве с конца ноября до апреля, отказываясь от всякого общения с салонами Киреевских и Чаадаева. «Бакунин гораздо охотнее посещал в это время кружок старинных друзей Герцена, группировавшихся теперь вокруг Огарёва» [195] Корнилов А. А. Молодые годы Михаила Бакунина. Из истории русского романтизма. М., 1915. С. 619.
. Корнилов объяснял новые интересы и пристрастия Мишеля не изменениями в его мировоззрении, а тем, что с Герценом и его друзьями они были людьми одного поколения. В кружке Киреевского, напротив, тон задавали лица, принадлежавшие к более зрелым представителям московских интеллектуалов. У Чаадаева на дневных журфиксах по понедельникам была слишком чопорная обстановка, и живой, непосредственный Бакунин не мог себя чувствовать там легко и свободно [196] Там же. С. 617, 619.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу