Владимир Бушин - Я жил во времена Советов. Дневники

Заодно поздравляем с испанской премией принца Астурийского, с итальянской премией Фьюджи, с ирландской премией «Конвент мира», с немецкой золотой медалью Отто Хана и даже с индийской премией имени Индиры Ганди. Движение в зале?) Весь мир ликует и благодарит вас за ваши великие деяния. Теперь, полковник, наград у вас больше, чем было звезд у маршала Брежнева. (Смех?)

В сиянии наград, что сыпятся на вас со всех уголков мира, выглядят совершенно непонятно и огорчают такие, например, факты, как выступления на последнем Пленуме ЦК партии тов. Савкина АС. и других, — они требуют вашей отставки. И не только вашей, но и Ельцина, Яковлева, Хасбулатова…

Некоторые злопыхатели дошли до того, что затеянную вами перестройку нарекли катастройкой и даже контрреволюцией. Что ж получается? Вы, полковник, контрреволюционер № 1, Яковлев — № 2, Ельцин — № 3… Боже милостивый, и это говорят люди, у которых нет даже медали «За спасение утопающих»! (Хохот )

Но, слава Богу, есть и на нашей земле у вас почитатели и защитники. Это прежде всего Григорий Бакланов, Александр Гельман, Даниил Гранин, академик Сагдеев… Они в своем «Открытом письме» к вам накануне этого года решительно заявили со страниц «Московских новостей»: «Каждый из нас весной 1989 года будет голосовать за вас!» Как трогательно! Избирательная кампания еще не начиналась, кандидаты не выдвинуты, а они уже мчались за сковородкой, дабы угостить вас яичницей сразу, как только снесет яичко та курочка, которая пока еще тихо сидит в гнезде и не кудахчет. (Общий хохот?) Но сейчас, когда вас поносят и гонят прочь, почему молчат, куда делись это влюбленные курощупы? (Смех?)

Допустим, Роальд Сагдеев, наш академик в экспортном исполении сейчас за океаном занят укреплением советско-американской дружбы посредством своего несколько поздноватого брачного союза с американской миллионершей, дочерью Эйзенхауэра. Но что молчат Бакланов и Гельман? Куда девались Гранин и Ульянов, который всю жизнь играл маршала Жукова? Молчат и обласканные вами академики Арбатов, Аганбегян, Гольданский, Емельянов, Заславская…

Впрочем, Михаил Сергеевич, обижаться вам на этих перетрусивших курощупов не приходится вы и сами за шесть лет у власти никого не защитили от клеветы и поношения — ни партию, которая вознесла вас на самую вершину, ни армию, которая в 43-м году спасла вас и всю семью вашу от оккупации и рабства, ни сам русский народ, кровь которого течет в ваших жилах

Вы не защитили даже своих ближайших товарищей по работе — Лигачева, Рыжкова, Афанасьева… Конечно, каждый из них за что-то заслуживает критики, но не зря же Тарас Бульба, кстати, как и вы — полковник, в грозный час сказал «Нет уз святее товарищества!.. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товарищей». (Бурные аплодисменты?) Нет, не зря так говаривал беспартийный большевик полковник Бульба. (Смех.

Вы помните, как казнила попавшего в плен Остапа, сына Бульбы? «Палач сдернул с него ветхие лохмотья; ему увязали руки и ноги в станки… Напрасно король и многие рыцари, просветленные умом и душой, представляли, что подобная жестокость может только разжечь мщение казацкой нации. Но власть короля и иных мнений были ничто перед беспорядком и дерзкой волею магнатов, которые своей необдуманностью, отсутствием всякой дальновидности превратили сейм в сатиру на правление»… Не знакомо ли вам, Михаил Сергеевич, по нынешней поре и мщение, и жестокость, и необдуманность, недальновидность, и, наконец, сейм, превращенный в сатиру на правление?

«Остап выносил терзания и пытки как исполин. Ни крика, ни стона не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему руки и ноги, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленных зрителей… Тарас стоял в толпе, потупив голову и гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку. Добре!..»

Но когда подвели Остапа к последним смертным мукам — казалось, будто стала подаваться его сила… О, — повел он очами вокруг себя. — Боже, все неведомые, чужие лица!» Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы услышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги. Хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:

— Батько! Где ты? Слышишь ли ты меня?

— Слышу! — (гром аплодисментов) раздалось среди всеобщей тишины, и весь мильон народа в одно мгновение вздрогнул». (Шквал аплодисментов?)