Алексей Фёдоров - Подпольный ОБКОМ действует

— Програмы та учебны планы уже е, треба завтра начаты заняття!

Кто-то наивно спросил:

— Как же так, завтра же седьмое ноября, праздник.

Гузь побагровел, вскочил:

— Какой такой праздник? Это что, большевистская агитация?..

Обошлось без арестов и без выстрелов. Но Гузь воспользовался этим случаем, чтобы поговорить еще минут пятнадцать.

Закрыв собрание, Гузь поманил меня и Днепровского. Свел нас с Диденко:

— Вот этот гражданин устроит вас на ночлег.

Когда мы с Днепровским выходили из зала, нас окружали плотным кольцом человек десять. В темном коридоре мы не могли понять, что за народ так тесно прижался к нам. И только выйдя на улицу, облегченно вздохнули. Оказалось, что это добровольная охрана.

Мы разбрелись по двое, по трое. А через час собрались, но не у Диденко, как сперва предполагалось, а на отшибе села в заброшенной хате, где жили в то время два узбека-пастуха.

Это были два красноармейца, которым при отступлении поручили охрану довольно большого стала коров и овец. Вместе со стадом они очутились в окружении, а потом и в тылу. И вот месяц с лишним бродят они по лесам и перелескам Ичнянского района. Немцы приписали их к Припутнянскому старосте. Но пастухи-красноармейцы не всегда ночевали в селе, а порученное им стадо постепенно уменьшалось.

— В лесу бар командир, якши командир, — объяснил мне с улыбкой один из пастухов. — В Узбекистане волков ек. Тут волков — ой много! — с комической серьезностью говорил он.

Пастухи обещали завтра же через Диденко связать меня с лесным командиром и с «волками».

В хату узбеков собралось не менее половины тех людей, что были на совещании у Гузя. Здесь люди стали другими: говорили оживленно, просто, свободно. Как же я жалел, что тогда, в школе, не знал еще, сколько хороших людей там было! Можно было бы на месте решить и Гузя и его телохранителей. Но их судьба уже была с этого момента ясна. И за Гузем, и за Федюком, и за красноносым припутнянским старостой решено было установить наблюдение.

В тот же вечер мы с Днепровским направились обратно к своим товарищам в хутор Петровское. Диденко условился с нами завтра, и никак не позднее чем 9 ноября, придти на хутор к Грише-леснику и проводить в отряд имени Хрущева.

Теперь нам стало совершенно ясно: Гриша нас морочил, путал, да не только он — все нас остерегались. В селах уже сложилась своя, внутренняя, конспирация. Бродячего люда много, селяне понимали, что большинство «бродяг» — люди советские, но сразу их не распознаешь. Поэтому к каждому приглядывались, он становился объектом изучения. Позднее мы узнали, что в селах, крепко связанных с партизанами, о каждом таком новичке, а тем более о группе новичков, ставили в известность командира отряда или комиссара.

Теперь, когда все выяснилось, казалось, что не возникнет больше препятствий. Завтра же мы будем в отряде. А ведь завтра — годовщина Великой Октябрьской революции. Быть может, в отряде есть радиоприемник, послушаем Красную площадь, Сталина, проведем праздник среди своих людей.

Когда мы вернулись «домой», то есть в хутор Петровское, к вдове, стол уже был закончен. Павел Логвинович начал вырезать на ножках какие-то финтифлюшки. Надо же было создать видимость работы.

С утра мы уселись за починку обуви. У всех сапоги и ботинки сильно потрепались. Но главное: надо было протянуть время, дождаться Диденко.

Мы заметили, между прочим, что в этот день на улице появлялось мало людей. Только выбегала изредка детвора. И мальчики и девочки были чисто одеты. Никто, оказывается, не работал. Демонстрации не устраивали, но все праздновали: в этом, собственно, и состояла демонстрация. От нашей хозяйки мы узнали, что даже в тех домах, где к немецким властям относились с боязнью или подобострастием, все-таки в этот день не работали, чтобы не идти против общества.

Мы тоже устроили небольшой пир за новым столом. Хозяйка с Надей наварили жирного борща, откуда-то раздобыли домашней браги и свекольного вина. Во время обеда пришел тот самый дядько, что спрашивал нас, откуда мы и что тут намерены делать.

Он, оказалось, тоже был вчера на собрании у Гузя.

— Пора и честь знать, — сказал он сперва строго, — погостили — и хватит. — Потом объяснил: — Проехали трое верховых. Один из районной полиции, другой, хоть и в крестьянской одежде, но по всему видать — немец, а третий — тот самый Федюк-бандит. Не иначе, собирается облава.

А Диденки все нет, и, как назло, нет и Гриши, ушел, вероятно, на связь в отряд. Оставаться больше невозможно. Мы поблагодарили хозяйку и отправились в соседний хутор Глуховщина за пять километров. Сказали, чтобы Диденко нас там искал.