Михаил Герман - Воспоминания о XX веке. Книга первая. Давно прошедшее. Plus-que-parfait

Странными показались бы сейчас тогдашние вывески: «Посудо-хозяйственные товары», «Культтовары», «Канцтовары», «Леновощ», «ТЖ», «Пиво-воды», «Промтовары», «Яйца — птица». Одна из витрин «яйце-птичьего» магазина существовала после войны несколько лет: там красовались муляжи петуха и курицы, весело жаривших яичницу-глазунью.

И эти забытые ныне объявления: «Ажур, закрутка, гофре, плиссе», «Изготовление граций», и еще долгое время непонятное мне «Укладка волос феном» — я не знал, что такое фен, думал, что «фенум» — таинственная парикмахерская процедура.

Новые книги (за исключением официозных — вроде фадеевской «Молодой гвардии») практически не издавались. Правда, сразу после войны, в 1946-м, вышла повесть Леонида Борисова «Волшебник из Гель-Гью». Это было еще одним чудом послевоенной вольности нравов: весьма изысканная, написанная в духе «Серапионовых братьев» (о которых я тогда, естественно, никакого представления не имел), с непривычными метафорами, короткими фразами, вольная по тем временам история об Александре Грине (которого тогда не печатали), где даже фигурировали подозрительные персонажи, вроде Бунина и Тэффи. Впрочем, подписана к печати эта книга была еще в 1945 году, а Симонов в 1946-м по поручению свыше в Париже склонял Бунина к возвращению в Россию.

Для меня «Волшебник из Гель-Гью» — книга, открывшая неведомые имена, время, понятия, стилистику. Не могу сказать, что она мне очень нравилась, она меня и раздражала, и притягивала, странно и тревожно, я часто к ней возвращался, перечитывал, не понимая толком почему. Много позже догадался — в ней были стиль и вкус, отсутствие современной героики, в какой-то мере и само забытое «вещество литературы». И конечно, время, еще далеко не вошедший в моду, но завлекательный донельзя Серебряный век. (Это, прежде вполне научное, понятие стало широко известно в шестидесятые годы, более всего благодаря Ахматовой — «И серебряный месяц ярко / Над серебряным веком стыл».) Осенью 1945 года у Троицкого собора открылась ярмарка — вещь по тем временам сенсационная. Толпились люди, что-то «давали» (без карточек и талонов, ведь и на промтовары были талоны) у разных прилавков, решительно за всем стояли бурные очереди. Из репродукторов грохотала модная песенка:

У одного из прилавков торговали книгами. «Тихий Дон», «Борьба миров» Уэллса, еще что-то…

Новых книг действительно почти не было, но букинистические магазины тогда были и многочисленны, и богаты. Разумеется, вожделенный Дюма оставался редкостью, но настоящие библиофильские сокровища лежали в изобилии и не всегда находили покупателей. Особенно много было дореволюционных книг: огромные респектабельные тома — «Библиотека великих писателей» Брокгауза и Ефрона (Байрон, Мольер, Пушкин, Шекспир, Шиллер); собрания сочинений издания Маркса и Сойкина, в тисненных золотом во вкусе салонного модерна, но все же нарядных, по-своему вечных переплетах (когда-то их цвет из четырех-пяти выбирали сами подписчики) или в самых разных любительских, а то и просто непереплетенные; старые журналы, литографии, гравюры. В вечном дефиците, сколько я помню, оставались лучшие издания «Academia», они продавались своим и из-под полы. Один том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона стоил пятнадцать рублей, в то время как в коммерческом магазине сорок рублей стоило пирожное, триста — килограмм «Мишки на Севере». Тысячу рублей стоил фотоаппарат «ФЭД», тринадцать тысяч — автомобиль «победа», девять — «москвич» («опель-кадет», в сущности)…

Приличная зарплата — около тысячи, стало быть, «победа» стоила чуть больше хорошей годовой зарплаты, «москвич» — меньше (значит, дешевле, чем в последующие годы), но очередей сразу после войны не случалось, хотя у многих людей накопились солидные суммы — особенно у офицеров. Частная машина вообще была в диковинку, а много автомобилей уже были привезены из-за границы даром — трофеи!

Одевались бедно. Зимой много ватников — обычный наряд интеллигенции во время войны и сразу после нее. На ногах валенки, иногда с калошами, сапоги — кожаные, кирзовые — даже у женщин. Реже — потертые, убого-шикарные пальто из «американских посылок». Главная роскошь — чернобурая лиса. Количеством чернобурок особенно соперничали офицерские жены. Анекдот тех лет: майорша приходит на концерт в чернобурке, полковница — в двух, генеральша — в трех. У маршальши как будто их нет вовсе, но, оказывается, у нее на платье «орденская колодка» — пять хвостиков.