Константин Симонов - Симонов и война

Пункт 1-й. «Места рукописи, посвященные партийным и государственным деятелям — И. В. Сталину (стр. 88, стр. 162–167), Н. С. Хрущеву (стр. 48, 51,52), А С. Щербакову (стр. 131-а, 132,162–167), У. Юсупову (стр. 1–3) целесообразно согласовать с Институтом марксизма-ленинизма».

Следует или не следует согласовывать с Институтом марксизма-ленинизма данные места моей рукописи, очевидно, в конечном счете решать не мне. Однако хочу высказать свою личную писательскую точку зрения и дать некоторые фактические справки.

На странице 88 рукописи кратко сказано о моей писательской, психологической догадке, почему Сталина, как человека, интересовала в русской истории личность Ивана Грозного. Это моя собственная догадка, и догадка именно психологическая, согласовывать ее негде, а лишать писателя возможности размышлять в своих книгах над психологией исторических личностей значит вообще лишить его возможности писать о них. Это по существу. А если брать формальную сторону вопроса, то именно этот кусочек моего «Дневника писателя» был дважды опубликован в советской печати: в журнале «Новое время» и в книге «Каждый день длинный».

Упоминание имен Сталина и Щербакова на страницах 162, 167 связано с моими воспоминаниями о режиссере Всеволоде Пудовкине и его работе над экранизацией «Русских людей». Здесь в рукописи тоже, на мой взгляд, не содержится ничего такого, что требует научно-исторических согласований. Как согласовывать разговор по поводу моей пьесы и поставленного по ней фильма, происходивший с глазу на глаз между мной и Щербаковым? Или мои мысли о том, как Сталин относился к моей повести «Дни и ночи» и к сделанной по ней театральной инсценировке. Это по существу, а с формальной стороны добавлю, что и эти страницы моего дневника были опубликованы в советской печати в журнале «Искусство кино», а затем в моей книге «Разговор с товарищами» (1970).

На страницах 130-а-132 моей рукописи идет речь о том, как генерал Д. И. Ортенберг был переведен с должности главного редактора «Красной звезды» на должность начальника политотдела армии. Эти страницы рукописи ничем не задевают памяти А. С. Щербакова, которого я любил и о котором много и с любовью написал в своих дневниках. Однако, если редакция сочтет нужным сделать сокращения в этом моем рассказе, я готов на купюру двух абзацев, начиная со слов «сам он никогда не говорил» и кончая словами «карандашом в руке». Делать или не делать эту купюру предоставляю на усмотрение редакции.

На страницах 1–3 моей рукописи упоминается об Усмане Юсупове. То, что я написал о Юсупове, написано с глубоким к нему уважением, полностью соответствующим тому уважению, которое к нему питают в Узбекистане. Товарищи, читавшие мою рукопись, могут этого не знать, а я хорошо знаю, что в Узбекистане есть и музей, посвященный деятельности Юсупова, и памятник ему, и совхоз и улица, названные его именем. А мою психологическую писательскую оценку личности Юсупова вряд ли есть нужда согласовывать с научно-исторической точки зрения.

Упоминания о Хрущеве на страницах 48, 51 и 52-й моего «Дневника», как мне кажется, тоже не нуждаются в такого рода согласованиях. Речь идет о чисто человеческих наблюдениях и психологических черточках, подмеченных писателем, который встречался с Хрущевым в Ленинграде и на Южном фронте в бытность его членом Военного совета. Никаких политических оценок деятельности Хрущева в моем «Дневнике» не содержится. Хрущев был для меня тогда членом Военного совета фронта, и только в этом качестве я о нем и писал. Ни критики, ни апологетики в моих писательских наблюдениях не содержится, просто рассказано о нескольких реально имевших место встречах на фронте в 1942–1943 годах без каких-либо реминисценций или перебросок в последующие периоды его деятельности.

Как видите, я внимательнейшим образом познакомился и с отзывом, и с постраничными замечаниями товарищей из Военно-мемуарной комиссии. Весьма большое количество их замечаний я с благодарностью принял и внес соответствующие поправки или сделал соответствующие купюры. Некоторые замечания принял частично и тоже внес соответствующие поправки. А некоторые замечания принять не мог, в этих случаях постарался объяснить, почему я их не считаю невозможным для себя принять.

А в итоге — и при моем согласии с рядом пунктов, и при моем несогласии с некоторыми другими пунктами, хочу просить Вас, как редактора журнала, передать при удобном случае товарищам из Военно-мемуарной комиссии мою товарищескую благодарность за то внимание и заинтересованность в нашем общем деле, которые они проявили при чтении мой рукописи.