Константин Симонов - Симонов и война

Ну, в общем, много было народу хорошего, и дрянь был народ. Там был начальник штаба одной из дивизий, не помню, какой, — Шмаков. Подполковник Шмаков. Он сказал, что на курсы эти он не поедет. А тех, кто на курсы не ехал, их отсылали на сельскохозяйственные работы к немцам, к бауэрам. Его послали на сельскохозяйственную работу, и там он подговорил ребят, чтобы они воровали картошку, чтобы картошку больше в земле оставляли, потом еще какие-то вещи такие делали. Бауэр несколько раз избивал его и других товарищей, а потом его вызвали в Потсдам в гестапо. Он, проезжая, зашел к нам в лагерь. Мы говорим: «Имей в виду, дело может плохо для тебя кончиться». Он говорит: «Я понимаю, товарищ генерал, на что шел». Не вернулся больше человек.

В паровозное депо в город Нирюпин были отобраны инженеры-паровозники, человек двадцать пять, чинить паровозы. Они взяли паспорта без подданства. После окончания курсов были отобраны туда. В выходной день они приезжали в лагерь. С ними больше дело имел Прохоров, а я так, косвенно к этому делу был причастен. Но я знал об этой работе, которую проводил Прохоров. Он давал задания делать так, чтобы где-то, на перегонах выходили детали из строя, чтобы паровозы опять в ремонт возвращались, но делать так, чтобы незаметно это было.

Там, где все обыкновенно собирались и курили, немцы устроили подслушивание и двоих забрали в гестапо. Забрали их туда, и вдруг приходит в лагерь немец и говорит: «Герр Прохоров, завтра поедете в гестапо, вас повезут».

Прохоров был тоже очень тяжелораненый. Это мой начальник артиллерии. Он был у меня в 16-й армии, потом я его перевел в 20-ю. Очень хороший, знающий генерал. Он был тяжело ранен, и, когда немцы подходили, стрелялся. Пуля прошла на несколько сантиметров от сердца, так что он себя не убил.

Привезли его. Гестаповец допрашивает и говорит: «Знаете такого-то?» — «По фамилии, — говорит, — я никого не знаю, а увижу — может быть, узнаю». Хотя он знал по фамилии. «Мы устроим вам очную ставку». Ввели. Входит товарищ, которому Прохоров давал задания. «Узнаете?» — «Да, — говорит, — я его знаю. Он был в лагере, приходил в воскресный день». — «Вот он говорит, что вы давали ему задания». А тот прямо: «Я от генерала Прохорова никаких заданий не получал».

Он говорит, что даже трудно признать человеческое лицо. Всё в синяках, вздутое, и руки чем-то завязаны сзади. Изможденный.

«Вы его знаете?» — спрашивают Прохорова. «Знаю, видел его, но никаких заданий не давал». Тогда обращаются к нему: «А ты знаешь, что с тобой будет? Ты же показал, что ты знаешь». — «Нет, на Прохорова я не показывал и не показываю».

Человек, который знает, что его расстреляют, добьют его, и не выдал генерала. Понимаете, какие люди там были, а? Инженер, фамилии даже не знаю.

Когда Прохоров приехал, мы долго с ним сидели, обсуждали. Какие у нас люди! На явную смерть идет человек, знает, что его убьют, и все же генерала не выдал.

Эти девушки, которым я говорил, чтобы не брали паспортов без подданства, некоторые взяли паспорта, а некоторые не взяли. Их отправили куда-то, на какую-то работу, не знаю.

Потом вдруг говорят, что будет отправка на временно оккупированную нашу территорию. Они говорили, что на территорию Украины или Белоруссии.

Приходит ко мне один и говорит, что среди отправляемых есть украинский националист, сволочь, которого надо опасаться. Я говорю: «Странное дело; вы ходите в лес, свободно ходите, у вас паспорта есть, вахту несут ваши люди. Он же может из леса не вернуться». — «Понятно». И в один прекрасный день нашли его повешенным. Сделали это так, как будто он сам повесился. Но немцы отлично понимали, что причин никаких нет ему повеситься.

Был зачитан приказ. Отправку задержали, но потом все же отправили.

У меня есть несколько писем. Когда стало в газетах появляться, что генерал Лукин выступал где-то по какому-то случаю, и вот он пишет: «Дорогой товарищ генерал, когда я прочитал вашу фамилию, я аж так хохотал-хохотал до слез, хохотал, что это вы — тот человек, который наставил нас на путь истинный…» Такое безграмотное письмо. Было от души приятно получать такие письма. Жалко, что эти люди все по десять лет отсидели. Все по десять лет за измену родине. Особых-то улик не было, но вот за то, что были на этих курсах. Хотя потом некоторые воевали два года, некоторые три года воевали, — все равно.

Даже вот такой был случай. Один генерал был, фамилию не могу его вспомнить, пленный генерал был, бежал из плена, пришел к партизанам…