Лев Вершинин - О знаменитостях, и не только…

Ну ладно, охранники-фашисты с раннего детства усвоили — они сверхчеловеки, которым исходно все дозволено. Но сами-то заключенные! Почему многие из них так быстро и безропотно утратили чувство собственного достоинства и хоть долю честности? — удивлялся Примо Леви.

Когда всех заключенных собрали на плацу и объявили, что один из них за попытку поднять вооруженное восстание будет повешен, они долго не могли оправиться от потрясения.

В лагере, где каждый день узники сотнями умирали от голода и болезней, сами бросались на решетку с током, нацисты ради уничтожения одного-единственного заключенного соорудили виселицу и не поленились согнать всех скопом на плац!

Такое в Освенциме случилось впервые. Узников поразили не только действия лагерного начальства, внезапно увидевшего в одном из них особо опасного для рейха преступника, а значит, и личность.

Невероятно другое — у храбреца-одиночки достало моральных сил обдумать план восстания и массового побега. Это когда все их помыслы лишь о том, где бы раздобыть лишнюю пайку хлеба. Иные ради куска сахара и тощей луковицы готовы были донести на соседа по нарам. Промолчать же о его смерти, чтобы тебе досталась его миска баланды, и вовсе считалось в порядке вещей — мертвые голода не испытывают. А тут человек мало что не пытался выжить любой ценой, так еще задумал спасти всех узников лагеря. Нет, он недаром удостоился от нацистов чести быть повешенным, а не брошенным в ров вместе с сотнями других живых скелетов!

Но особенно Примо Леви потрясло обесчеловечивание вчерашних врачей, адвокатов, журналистов, художников — интеллектуалов высокой пробы, одной силой ума, казалось бы, могущих противостоять фашистской системе низведения узников до состояния безропотных рабов.

Конечно, Освенцим был куда страшнее дантовского ада, но и там находились люди, не утратившие способность сострадать и помогать своим лагерным собратьям. Один из них, итальянец Лоренцо Перроне, буквально спас Примо Леви от голодной смерти. Перроне попал в лагерь как участник Сопротивления, а значит, его не ждала быстрая, неминуемая смерть. Отменный каменщик, он вскоре стал «очень нужным», получавшим не одну, а несколько мисок супа и даже колбасу. Он-то, рискуя жизнью, и приносил тайком Примо Леви в барак миску супа, в котором, о высшее наслаждение, плавали кусочки колбасы, слив и хлебные огрызки. «Без этой, второй, спасительной миски супа я бы точно не выжил», — писал потом Примо Леви.

Но сам я вовек не забуду эпизод из «Человек ли это», когда узники из барака Леви, готовясь к очередной селекции, пытаются привести себя в «презентабельный вид». Они долго и тщательно бреются, смывают с отекшего лица грязь и копоть, чистят башмаки, разглаживают рубахи — может, тогда их не отправят сразу в газовую камеру. А пожилые, утратившие даже искорку надежды заключенные подбадривают своих более молодых друзей или соседей по нарам. Горячо убеждают их, что они еще хоть куда, аж в грузчики годятся. Ну, а им самим, старой рухляди, наверняка скомандуют «направо» и поведут в газовую камеру.

Увы, таких случаев пронзительной доброты было немного — большинство подчинилось безжалостным лагерным законам выживания.

Примо Леви не пытается встать в позу сурового судьи. Он не торопится осуждать даже тех, кто выбился в «промитенты» — так в лагере называли заключенных, которые и там умудрялись выслужиться перед нацистами. Этой пройде доставалась и более легкая работа, и лишний кусок хлеба, и место внизу. Примо Леви долгое время жил в одном бараке с Дассо, ловким, находчивым французским евреем, благополучно избежавшим газовой камеры. После войны он стал главой всемирно известной фирмы «Дассо» — той самой, что выпускает истребители «Мираж».

Так вот, Дассо тоже проскользнул в промитенты. Нет, он не совершал особо подлых поступков, не доносил на соседей по бараку. Тем больше меня поразили слова Примо Леви, когда мы впервые с ним свиделись и разговор зашел как раз о Дассо.

— На редкость волевой, крепкий… — Леви помедлил секунду-другую, — человек. Но я бы не хотел больше с ним встречаться. — И после короткой паузы: — Да и работать в его фирме тоже.

Лишь много позже я понял причину неприятия Леви этого далеко не худшего из промитентов. Моего друга отталкивала именно моральная изворотливость Дассо, владевшего редким искусством ладить и с заключенными, и с нацистской охраной. Тут недюжинный актерский талант и звериный нюх нужны. Потому я ничуть не удивился, когда Дассо — сверхуспевающий промышленник — стал преспокойно продавать «Миражи» и Израилю, и его злейшим врагам Ливии, Ираку и Сирии, — для него моральным было исключительно то, что выгодно фирме, а значит, и ему самому.