Александр Ширвиндт - В промежутках между

Деньги появились в моей жизни уже в конце второго поколения…

Гениальный Перельман с авоськой молока и хлеба отказался от миллиона долларов не потому, что дебил, а потому, что вокруг дебилы. Стеснительная гордость…

У нас всегда было темное прошлое, жуткое настоящее, светлое будущее… Светлое будущее – где-то на горизонте, а он, как известно, удаляется по мере приближения.

Со времен Нерона, инквизиции, Французской буржуазной революции или Великой депрессии мы все время ждем чего-то неслыханного и делаем вид, что стало лучше. Помню, как на телевидении снимали спектакль Театра сатиры «Безумный день, или Женитьба Фигаро» – милый, изящный, бездумно-музыкально-танцевальный спектакль о треугольнике любви, где Бомарше позволил себе в конце монолог Фигаро о своей биографии. Фигаро говорит: «Все вокруг хапали, а честности требовали от меня одного, пришлось погибать вторично». Эту фразу вымарали на всякий случай, потому что могут подумать…

Не то Карякин, не то Афанасьев (не помню точно, кто из них, но оба Юрии, – я их очень любил и дружил с ними) сказал, что история с шестидесятниками, все их прекрасные порывы – это было ускорение внутри прыжка. Очень образное и точное определение состояния того времени. А сегодня, когда все давно уже приземлились, народишко пытается ускориться после прыжка – тупик и бессмыслица.

Я очень устал от этой страны. Но, во-первых, я ее целиком заслужил (целиком – я и целиком ее), а во-вторых, другой уже не предвидится.

Не так давно мы открывали памятную доску на доме, где жил Гриша Горин, на Горького (теперь Тверской). И вот в самом центре города появилась даже не доска, а фактически бюст Гриши. Там изображена его мудрая голова. Такой еврейский Сократ торчит посреди Москвы. И надпись: «Драматург Григорий Горин жил в этом доме». Думаешь: страна непредсказуемых нюансов.

Каждые полвека – ветер перемен. Обычно ветер перемен порывистый и мощный. Но ходить до ветру сегодняшних перемен надо дозировано и возрастно. А «пысать» против ветра перемен старческой струей – чревато.

Перемены… В наше время человек на трибуне не мог оторваться от бумажки, а теперь несет бог знает что – без бумажки и очень грамотно.

Сейчас спи с кем хочешь, мужикам даже венчаться можно друг с другом. А раньше люди сидели за это десятилетиями. Помню, возвращаюсь в «Красной стреле» из Ленинграда и попадаю в СВ с актером Фимой Копеляном. Сразу – коньячок, начинаем трепаться – редко видимся. В коридоре стоят два стройных мальчика – один в одном конце вагона, другой – в другом. Стоят, в окошко смотрят, друг с другом незнакомы. Поезд трогается, они ныряют в одно купе, закрываются. Мы пьем, дружим. Я говорю: «Фима, подумай – люди предаются этой пагубной страсти, рискуя свободой. Фимочка, живем один раз. Надо успеть попробовать». Он говорит: «Шура, я не смогу, я очень смешливый».

Вчера тебя сажали в тюрьму за валюту, сегодня – пожалуйста, держи миллиардные долларовые счета. Вчера нельзя было купить и перепродать – сегодня на этом строится весь наш бизнес. Но как жить без идеологии, без четкого государственного устройства? После того как мы решили освободиться от советского прошлого, мы ничего не создали, кроме эфемерных надежд. А вектора-то нет! И нет корней, потому что их все время выкорчевывают. А теперешние саженцы крайне подозрительны.

Сейчас модны новые канализационные термины: кастинг, тендер – как будто речь о промывании бачка. А когда я слышу слово «волнительно», у меня начинается сердцебиение. Нет такого слова в русском языке.

Шикарная голая задница при растянутой обворожительно-бессмысленной улыбке на рекламных щитах и монотонно-скучная пошлость существования – будешь тут сносить двери на выставку Серова.

Смысл нашей жизни заключался в том, чтобы не потерять себя в определенном узком кругу знакомых, близких, друзей. Этот узкий круг был достаточно широк. Но он был один. Сейчас время диктует корпоративную дружбу, ведомственную. Тусовки стали синонимом дружбы.

Я родился, жил, мужал, глупел и старился в Стране Советов. Хочу посоветовать человекам: на все позывы организма – физиологические, половые, социальные и творческие – нужно откликаться молниеносно. Любое промедление – а не рано ли, не поздно ли, не страшно ли и так далее – наказуемо.

Я никогда не начинал жизнь с чистого листа, потому что у меня его никогда не было. Все время на листе было уже что-то напачкано, и приходилось начинать с середины. А это трудно. Кроме того, в том, чтобы каждый раз начинать с чистого листа, есть колоссальный эгоцентризм: всё отмести и начать сначала. А шлейф предыдущих испоганенных листов куда деть? Выбросить? Это надо иметь большую силу воли и бессовестность. Утомительная цельность – выгодное, но очень скучное существование.