Йоганн Мюллер - Танкисты Гудериана рассказывают. «Почему мы не дошли до Кремля»

Потребность в запасных моторах для автомобилей и танков увеличилась в период холодов. Рессоры ломались в невероятных количествах. Немцы разбирали подбитую и брошенную технику на запчасти. Низкие температуры сделали стартеры бесполезными. Немцам приходилось прогревать моторы, разводя под ними костры. Таким образом заводили несколько машин, чтобы они работали буксировщиками. Большинство немецких лошадей приспособилось к новым условиям, хотя им требовалось хотя бы временное укрытие. На открытой местности лошади замерзали до смерти при температуре ниже минус 4 градусов. Немцы ожидали, что их лошади смогут зимой тащить больше груза, и просто погубили много животных, так как им не обеспечили нужный уход и питание. Лошади часто не имели зимних подков, от чего падали на наледи.

Страдания, перенесенные под Москвой, подорвали моральный дух офицеров и солдат, которые понимали, что неподготовленность к зимней войне стала причиной поражения. Многие солдаты, которые отстали от своих подразделений, шли на запад поодиночке или мелкими группами. Когда их задерживали, то они говорили, что идут в Германию, так как война закончилась. Этих солдат отправляли в ближайшую часть, чтобы они пришли в себя. Так как бензина не хватало, началось воровство топлива, его сливали даже с танков. Запасных частей также не хватало, поэтому их тоже крали при первой же возможности.

В 1941 году Вермахт просто не понял силу климата и не подготовился противостоять его воздействию. В результате он получил один кризис за другим и массу ненужных страданий. Только способность немецкого солдата переносить неудачи позволила избежать катастрофы. Но немецкая армия так никогда и не оправилась от полученного удара».

А вот что рассказывает один из связистов 4-й танковой дивизии: «Внимание! Опасность партизан. Передвигаться только в составе колонн!» Разведывательная партия 4-й танковой дивизии прочитала эту надпись, сделанную жирными буквами на дорожном указателе, когда поворачивала к Хвастовичам из Карачева, чтобы заткнуть зияющую дыру в линии фронта.

Это предписание мало что значило для нас. Где были партизаны? Мы лишь смутно догадывались об этом. Поэтому мы не обратили внимание на предупреждение и беспечно двинулись дальше. Заросли становились все гуще… покрытые толстым слоем снега деревья… ужасный мороз… высокие сугробы, сквозь которые мы продирались с большим трудом.

Мы лопатами разбрасывали огромные кучи снега. Работа лопатой – полезное занятие… Она нас согревала. Термометр показывал от минус 35 до минус 40 градусов. Остановка… снова за лопаты… проехали еще сотню метров… опять за лопаты… вот так мы и ползли вперед, непрерывно сражаясь со снегом. В конце концов – когда мы все уже окончательно выдохлись – ближе к вечеру мы добрались до Хвастовичей. Это была большая деревня, стоящая на поляне в глубине обширных брянских лесов, которая буквально утопала в снегу.

Небо на следующий день затянули серые снежные тучи. Вместе с нашей командой телефонистов меня отправили создать сеть связи между нашими подразделениями, которые еще вели бои в районе Белова и Жиздры. Командир роты обер-лейтенант Бергер, который принял командование всего несколько дней назад, приказал: «Шауффлер, возьмите людей и сначала разведайте маршруты на Ловать и Тубик».

Разведка – дело хорошее, но как ее проводить? Дороги, если вы вообще сумеете их различить, покрыты метровым слоем снега. Передвигаться по ним на колесных машинах было невозможно в принципе. Это означало, что нам придется воспользоваться санями, запряженными лошадьми. Через пару часов мы нашли местного русского полицая и его маленькую паршивую лошаденку, которая больше походила на осла, а ее мохнатые ноги напоминали медвежьи лапы. У них были небольшие санки.

Никаких других саней поблизости не наблюдалось. «Не ходите к начальнику, если вас не вызвали». Поэтому я решил больше не беспокоить командира. Он был новичком и наверняка мало что понимал в здешних делах. Поэтому Шауффлер оставил «людей» в покое и сам уселся на кучу соломы за спиной русского, который, между прочим, не понимал ни слова по-немецки.

Этот парень не вызывал ни малейшего доверия. Вы не могли даже увидеть толком его лицо. Оно было совершенно укрыто большой лохматой бородой и большой лохматой шапкой. Просто овечий тулуп, вероятно, доставшийся ему от прапрадеда, превращал фигуру в нечто расплывчатое и непонятное. Ноги были обмотаны грязными тряпками и обуты в кожаные галоши, что было обычно в этих краях. Однако я завидовал его тулупу, так как он хотя бы не позволял человеку замерзнуть, в то время как я щелкал зубами в своей тощенькой шинели.