Илзе Лиепа - Мой балет

Буквально через полтора месяца я станцевал Щелкунчика. Помню, как кто-то стоял рядом с Григоровичем, когда он смотрел этот спектакль, и снимал на камеру. Иногда разговоры записывались на камеру, хотя человек об этом не подозревал. И была сказана такая фраза: «О, наконец-то у меня появился настоящий Принц!» Это в момент, когда Щелкунчик превращается из куклы в Принца и для всех зрителей наступает момент откровения.

Илзе:Я тоже не могу забыть этот момент, Андрис. Когда я смотрю балет «Щелкунчик», то всегда вижу тебя, потому что в миг, когда твой Щелкунчик отрывал ладони от лица, по залу проходил вздох восхищения – на сцене появлялся настоящий сказочный принц. Это правда.

Андрис:Мне очень нравился первый акт и все, что было поставлено Григоровичем. Это очень музыкально, легко, все прыжки, перекидные – я просто купался в той технике. В постановках Вайнонена обычно были только Па-де-де, вариации и кода. А тут получалось все очень органично, технично, и в этой партии я пытался быть очень романтичным.

После премьеры балета «Щелкунчик» пошли новые серьезные партии, мне предложили готовить партию князя Курбского из балета «Иван Грозный». Это был судьбоносный момент: я был влюблен в эту партию и когда-то видел Бориса Борисовича Акимова – первого исполнителя этой роли, ученика нашего отца. Тут возник конфликт интересов: я начал готовить этот спектакль с Борисом Борисовичем, но мне было тяжело, потому что он направлял меня именно в свою исполнительскую линию, которая когда-то создавалась вместе с Григоровичем. Потом я стал репетировать с Николаем Романовичем Симачевым, потому что Борис Борисович на месяц уехал преподавать, и мы оба получали удовольствие от работы. Премьера была назначена на конец мая, но за две недели до этого объявили, что вместо «Ивана Грозного» пойдет спектакль «Лебединое озеро». То есть моя премьера отменяется. Николай Романович предложил прекратить репетиции, но я две недели все же ходил и репетировал, зная, что спектакля не будет. Вдруг за три дня объявили, что на наш спектакль летят туристы из Германии. В то время Интурист продавал билеты на специальные Арт-туры – прилетал самолет с иностранными туристами, которые платили за билеты валюту, обедали, смотрели спектакль и улетали обратно. Туристы из Германии на «Лебединое озеро» не согласились, потому что уже видели этот спектакль. Тогда пришлось снять Ирека Мухамедова с гастролей, и я танцевал с ним премьеру балета «Иван Грозный».

Илзе:Получилось, что к этому спектаклю ты был готов.

Андрис:Я репетировал оставшиеся две недели, как будто бы готовился к премьере, на что Николай Романович сказал: «Андрис, теперь я понимаю, что вы были правы».

Премьера прошла очень хорошо. Юрию Николаевичу Григоровичу это понравилось, и на ближайшие гастроли, которые намечались в Лондоне, я получил премьерный спектакль – мы танцевали с Иреком Мухамедовым и Натальей Игоревной Бессмертновой. На спектакль пришла Леди Диана, мы с ней познакомились. Тогда же единственный раз я видел Фредерика Аштона. Он подошел после спектакля, поблагодарил за исполнение моей партии и сказал, что очень красивые были ноги. Наверное, это было видно, потому что весь спектакль в темных тонах и только ноги Курбского были в сером трико. В общем, спектакль для меня был важным и судьбоносным.

Илзе:Андрис, первые годы в театре как ты психологически ощущал себя? Ты же понимал, что тебя будут сравнивать с отцом.

Андрис:Наверное, у меня есть защитная функция в организме. Знаю, что многие дети болезненно реагируют на то, что их иногда сравнивают с родителями. Я точно осознаю, что я не такая масштабная личность, как мой отец, но и понимаю, что я – абсолютно другая личность, не менее интересная. Я продолжаю дело отца, восстанавливаю дягилевские спектакли «Русских сезонов». А танцевально я понимал, что никогда не станцую Красса, как он.

Илзе:Андрис, ведь отец хотел с тобой сделать Красса.

Андрис:Мы готовили эту партию, были даже сшиты костюмы, потому что Юрий Николаевич предложил нам с Ниной Ананиашвили станцевать на конкурсе Адажио «Эгина и Красс» из балета «Спартак». Все было готово, но в последний момент номер поменяли на Адажио из балета «Золотой век». И это Адажио продолжило мою творческую карьеру – потом я станцевал и партию Бориса в «Золотом веке».

Совершенным открытием для нас был Дуэт и Па-де-де из балета «Раймонда». В новой версии Григоровича мы впервые станцевали «Раймонду» на втором конкурсе, на который попали с Ниной Ананиашвили.