Ольга Черненькова - Воин и дева. Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой

22 марта они вместе в гостях у Ф. Сологуба, где Гумилев прочел детскую сказку «Дитя Аллаха». Возле него сидела Ахматова и напряженно слушала. Когда Гумилев останавливался и, будто бы не разобрав рукопись или вспоминая что-то, устремлял свои раскосые глаза в пространство, Анна Андреевна подсказывала ему нужную фразу. Казалось, она знала это произведение наизусть.

Ахматова вела альбом, где постепенно собиралась неплохая коллекция стихов в ее честь. Ф. Сологуб на этом вечере вписал в него свое посвящение. А 25 марта и Гумилев записал в альбом жены акростих:

Здесь, по сути, он называет Анну святым отражением Ангела, открывающим земному миру азбуку своих откровений. Она по-прежнему для него значима как личность, как поэт, ну и, разумеется, как женщина.

Весна 1917 года полна литературных встреч, общения, совместных прогулок. Так, они вместе бывают в книжном магазине «Товарищества М. О. Вольфа» в Гостином Дворе на Невском проспекте. И однажды там встретили А. Блока. Оба пишут этой весной много зрелых глубоких стихов.

Гумилев живет то у Лозинского, то в меблированных комнатах «Ира», куда он приезжал во время отлучек с фронта в 1916–1917 годах. Это была его холостяцкая комната, место любовных свиданий. Адрес он скрывал от Анны, но разве можно что-нибудь скрыть от ревнивой жены? В такие моменты в настоящей женщине просыпается гениальный сыщик. Ахматова, конечно, узнала и адрес, и телефон.

Как-то он уходил от Срезневских «домой», попрощался с женой. Анна спросила:

– Где ты живешь?

– Я тебе не скажу, – ответил муж.

Честно и прямо. Анна подождала, пока Николай Степанович дойдет до «Иры», позвонила туда.

– Дома Гумилев?

Ей ответили:

– Да, он только что прошел к себе.

Его подозвали к телефону, и Анна как ни в чем не бывало заговорила о каком-то деле. Ошеломленный Гумилев остался чрезвычайно недовольным. Но не стал спрашивать, как она узнала адрес. И никогда больше к этому не возвращался.

Позже Анна Андреевна объясняла Лукницкому, что для Гумилева приехать с фронта в Петроград – это значило дорваться. «Дорваться до всего: до ресторанов, до еды, до питья, до людей, до женщин, наконец… – до всего, что раньше, до войны, было ему неинтересно и что оставлял для работы и накопления знаний».

Когда ему приходилось ночевать у Срезневских с Анной, ее подруга Валерия Сергеевна отводила им комнату, расположенную по соседству с ее. Она обладала исключительным слухом. И, несмотря на закрытую дверь и толстый занавес, слышала по ночам, как Анна Андреевна монотонным голосом читала мужу стихи. Слов она, конечно, разобрать не могла, но потом раздавался громкий голос Гумилева, который подсмеивался, шутил над Анной и ее стихами. Валя громко спрашивала:

– Вы еще не спите? Пора спать!

Николай Степанович отвечал:

– Она теперь на месяц отбила у меня охоту ко сну.

И Анна смеялась радостным, счастливым смехом…

Гумилева раздражали наступившая анархия в армии, уравнивание всех чинов, начинающееся разложение. Он повторял, что без дисциплины воевать нельзя. И стремился туда, где еще сохранился порядок, – в заграничные войска. Он получает загранпаспорт и 1500 рублей. 8 мая в приказе по Александрийскому полку было объявлено, что «состоявший больным в г. Петрограде прапорщик Гумилев по выздоровлении 2 мая поступил в распоряжение начальника штаба Петроградского военного округа для отправления на пополнение офицерского состава особых пехотных бригад, действующих на Салоникском фронте».

Салоники – это Греция. А там недалеко и до Африки. Гумилев мечтал снова побывать в Африке, если удастся. Попутно он становится специальным корреспондентом газеты «Русская воля» с окладом 800 франков в месяц. Приписанный к Александрийскому полку, он был командирован на Салоникский фронт, где было особенно горячо. Гумилева не смущало даже то, что приходилось менять род войск: из кавалеристов в пехотинцы. А ведь для него это было существенно.