Михаил Мамонов - Глубокие корни

Об этом они писали в «Правде» 6 августа 1929 года: «Видя наши успехи, они (крестьяне. — М. М.) уже не чураются «коммунии», как черт ладана, а сами становятся на наш путь. Мы не замыкаемся в своей скорлупе, а поддерживаем с крестьянами постоянную связь. Дети беднейших крестьян учатся в нашей школе…»

В состав членов коммуны охотно принимали всех, кто желал добросовестно трудиться на коллективных началах. Только в 1924 году стали коммунарами 40 юношей и девушек — беспризорников, воспитанников детских домов — и 120 демобилизованных красноармейцев. Причем, они не вносили вступительных паев, как это сделали в свое время основатели коммуны.

Правда, для всех вновь принимаемых был установлен испытательный срок — шесть месяцев. За это время вступающий должен был показать честное отношение к труду, выдержку и дисциплинированность, умение выполнять любое задание аккуратно и в срок. Думаю, что это было неплохое правило!

Мобилизованные в Красную Армию или избранные на партийную, советскую, профсоюзную и кооперативную работу не считались выбывшими из коммуны.

Беспощадно боролись коммунары с теми, кто нарушает трудовую дисциплину, лодырничает, ворует (и такие тоже были), хулиганит. Самых «неподдающихся» исключали из своего состава. Мне кажется, что такой подход никогда не теряет своего воспитательного значения.

Путь коммуны «Сеятель» не был усыпан розами. За восемнадцать лет ее существования было всякое. Суровым выдался 1928 год. Лютовали сильные морозы. Весной над полями пронеслась буря громадной силы, а потом заладили ветры, пошли холодные дожди. Они смели очень большую площадь яровых и озимых. Тогда из 1145 гектаров посевов чудом уцелело чуть больше трехсот.

Потемнели лица коммунаров. Партийная организация в те трудные дни сумела объединить усилия всех в борьбе со стихией. С какой-то особой яростью люди работали в поле, позабыв об отдыхе, и даже сон не шел к ним. Тяжелое испытание, выпавшее на долю первых покорителей сальской целины, стало еще одной проверкой правильности избранного пути. И, хотя тогда не было высокоурожайных сортов, коммуна сумела получить по девять с половиной центнеров зерна с гектара, а по району вышло только шесть центнеров.

Надо заметить, что многие коммунары были слабо знакомы с сельским хозяйством. До этого они работали на заводах, хорошо знали технологию обработки металла и поначалу не владели элементарными приемами обработки земли, не говоря уже о сложнейших правилах агротехники, научных основах ведения животноводства. Всему этому им не у кого было учиться. Познавали все, как говорят, эмпирически, собственным опытом.

В первые годы в коммуне не было ни агрономов, ни зоотехников, ни инженеров. Четверо когда-то окончили ускоренную агрошколу, да еще трое вышли в механики-самоучки — вот и вся «наука». Этого, конечно, было очень недостаточно. Коммунары ахнули, когда в 1929 году узнали, что сразу пало больше 230 племенных поросят. Тут только оставалось развести руками. Ибо молодняк погиб от болезни, которую без ветврача не излечишь. К слову сказать, коммунары сами-то и не могли принять своевременных мер к лечению животных. Не понимая в чем дело, они даже не отделили сразу больных поросят от здоровых. Отсутствие чистых, светлых, теплых и просторных помещений, квалифицированного ветеринарного обслуживания и стало причиной неурядиц в свиноводстве. Они крепко ударили по доходам коммуны.

Для многих покажется смешным и даже нелепым то, о чем я сейчас расскажу. На свиноферме, по свидетельству наших ветеранов, люди часто наблюдали «бой свиней». Они смеялись, глядя на забавные, а порой кровавые сцены. Но, к горькому сожалению, коммунары не понимали, что смеялись над самими собой, над своим неведением в совершенно простом деле. «Бой свиней» начинался оттого, что кормили в одном месте и малых и больших животных, взрослых и подсвинков. Сильные побивали слабых, взрослые — поросят. Одни пожирали безмерно много, а другим почти ничего не доставалось. А итог оказывался печальным — падеж стал неизбежным явлением.

Но хуже всего, пожалуй, обстояло дело в птицеводстве. Хорошей породой кур коммуна вначале не обзавелась, яйценоскость их была невысокой — всего 56 яиц в год давала одна несушка, меньше чем у любого единоличника.

И все же, несмотря на отдельные промахи и просчеты, коммуна шла в гору. Можно было бы привести немало цифр и фактов в подтверждение этого. Я ограничусь лишь некоторыми, наиболее яркими.