Маргарита Неручева - Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

1963 год. Седьмой год, как я в Берлине. Как хочется домой! Разве я когда-нибудь думала, что придется так долго здесь жить? Порой бывает так тоскливо, так хочется домой, в Москву, что не знаешь, куда себя деть. Единственное утешение – интересная работа.

Берлин бурлит, в Шпандау же как будто ничего не изменилось: продолжаются заседания директоров, решаются внутренние вопросы в тюрьме. Теперь по дороге на работу в тюрьму мы проезжаем через КПП “Чарли”, который американцы устроили на Фридрихштрассе на границе своего сектора. На КПП машину останавливают, но, увидев нас в форме, отдавая честь, пропускают в Западный Берлин. Тут же за нами следует автомашина сопровождения американской военной полиции, за ней – западноберлинская. Мы спокойно доезжаем до площади Звезды, делаем два лишних круга. Они – за нами. Нашему водителю, молодому солдатику, очень нравится эта забавная игра: то мы мчимся, сломя голову, то ползем, как черепахи. И так до самой тюрьмы. Сопроводив нас, полицейские улыбаются, в ответ мы машем рукой: можете ехать обратно.

Сейчас охрану несут англичане, в баре – виски, вина, полно гостей. Сегодня еду в тюрьму: у Шираха свидание со старшим сыном, завтра – с женой.

В субботу на цензуре новый американский директор подполковник Дрейк, который сменил на этой должности майора Федушку, поздравил нас с полетом очередного космонавта Валерия Быковского. Улыбался, долго тряс руку нашему директору подполковнику Лазареву. Подполковник Лазарев – новый советский директор, бывший школьный учитель, фронтовик, прекрасно знает немецкий, интересный, знающий человек, с ним легко и интересно работать.

26 июня 1963 года. Сегодня с однодневным визитом в Западный Берлин прилетает президент США Джон Кеннеди. Американский директор предупредил нас, чтобы мы выехали пораньше, так как все улицы будут перекрыты, а на КПП “Чарли” на Фридрихштрассе не будут пропускать машины. Мы выехали на работу раньше, чем обычно, но все равно не успели проскочить. Улицы перекрыты, полно народу, у берлинцев нерабочий день. Случайно получилось так, что наша машина шла первой, как бы возглавляя президентский кортеж. Берлинцы выстроились вдоль улиц. Приветливо машут флажками, ждут машину с американским президентом, а тут вдруг появились мы, не очень желаемые в данной обстановке. Завидев нас, кто-то в толпе начал свистеть, послышались крики. Все это передается как бы по волне. На перекрестке улицы Халлешес Уфер в 12.10 движение было полностью остановлено. И в это время появляется машина с американским президентом. Он едет от Бранденбургских ворот к стене. Я хорошо видела Джона Кеннеди, он сидел справа, посередине – Вилли Брандт, бургомистр Западного Берлина, слева – Конрад Аденауэр, канцлер ФРГ. Затем шли несколько автобусов с американскими офицерами, вслед за ними – западно-берлинская, полиция. Мы остановились, пережидая, когда они проедут. Рядом остановился таксист. Вышел из машины и стал нам “объяснять”, почему на улицах так много народу. Затем подошел немец и довольно дружелюбно спросил по-русски: “Как поживаете?” Я ответила: “Хорошо”. Услышав знакомое слово, он заулыбался. Таксист обращался к нам “камрад”. Потом, увидев американскую машину с президентом, начал приветливо махать обеими руками.

По телевидению весь вечер передают выступление американского президента у Бранденбургских ворот. Он выступил также в Конгресс-халле перед промышленниками и предпринимателями, в местном университете и перед собравшимися у Шененбергской ратуши. Бранденбургские ворота гэдээровцы задрапировали со своей стороны красными и национальными полотнищами и получилось так, что американский президент выступал на фоне государственных флагов ГДР. Мы поставили свою машину у памятника нашим воинам в Тиргартене и, смешавшись с толпой, слушали, о чем говорил американский президент. Говорил он по-английски, без переводчика, а закончил свою речь под оглушительный вой толпы по-немецки: “Я с вами, я берлинец!”

А у нас в тюрьме в камерном блоке идет полным ходом ремонт. Кроме того, собираются менять боковые ворота, так как старые совсем заржавели и пришли в негодность. С асфальтированием внутреннего двора пока что-то затихло.

С началом ремонта тюрьмы стали нарушать внутренний режим заключенные, особенно Гесс и Ширах. Старший английский надзиратель Чисом доложил на заседании директоров, что заключенные выходят из повиновения, во время дежурства английского надзирателя Белсона отказывались выходить из камер. Чисом возмущался: все это случилось во время посещения камерного блока представителем Сената Западного Берлина. Гесс, например, категорично требовал открыть ему старую камеру, из которой его, как и других заключенных, перевели на время ремонта. Там они сидят за закрытыми дверями, пока в камерном блоке работают немцы. Смотровые “глазки” в камерах надзиратели закрывали бумагой, чтобы заключенные и рабочие не видели друг друга. На заседании директоров американский директор Дрейк на полном серьезе сказал: “Как это они не могут понять, что ремонтируют их камеры, им же лучше делают”. Договорились решительно пресекать малейшие попытки неповиновения и строго наказывать заключенных.