Олег Белоусов - Это мой город

Видным партийным начальником дядя Володя не стал, но до проректора Университета дорос и, надо отдать ему должное, пару раз выручал меня по крупному.

Первый раз, когда меня первокурсника факультета журналистики в 1961 году, должны были по доносу руководителя литобъединения в газете «Знамя юности» исключить из Университета и из комсомола за антисоветские стихи и второй – уже на пятом, когда я намертво «зарубился» на защите диплома с председателем Госкомиссии, редактором «Звязды» и членом ЦК КПБ Пыжковым.

Город для меня географически чрезвычайно сузился, но духовно стал невообразимо шире, когда в 1950 году родилась моя сестра – Таня.

Правда Таней она стала через полгода после рождения, до этого была просто девочкой. Ни одно из имён к ней как то не «прилипало» до тех пор, пока родичи не написали на бумажках самые разные имена и не рассыпали эти бумажки на её одеяльце. Она ухватила Таню…

Город сузился потому, что уходя на работу и на учёбу папа и мама оставляли меня с сестрой и я, которому и самому то ещё не исполнилось пяти должен был за ней присматривать – кормить, пеленать, укладывать спать…

Таким образом моя вольница была резко ограничена, но в памяти не сохранилось ощущения досады или раздражения от этого.

Напротив я был безумно горд доверием и ответственностью, которые свалились на меня.

Всё было так разумно и естественно – папа должен работать, мама – учиться, я – присматривать за сестрёнкой.

Однажды спеша домой с бутылочкой молока, которое мы покупали у кого то на Лодочной (тамошние жители держали коров и коз) я упал и разбил бутылку с молоком. Никогда в жизни потом я не испытывал такого обжигающего чувства собственной вины из-за меня девочка осталась некормленной до прихода мамы.

Может быть эта разбитая в детстве бутылочка молока, то детское чувство неистребимой вины и сегодня, когда мы взрослые, самостоятельные люди не позволяет мне поднять голос и настаивать на своём праве старшего брата даже тогда, когда «маленькая девочка» бывает не права…

То ли в 50… То ли в 51 мы переехали с Красноармейской на Московскую.

Нынче подобное просто немыслимо… У папы был приятель, начальник строительного управления. Как-то раз он пришёл к нам в гости, посмотрел на нашу замечательную квартиру и сказал……

– Паша, месяца через полтора меня выгонят из начальников… На днях я сдаю объект… Поехали выберешь себе квартиру…

Мы поехали…

Долго ходили по пустому недостроенному дому – выбирали. Квартиры были двух и трёхкомнатные с длинными коридорами, чуланами и дровяными печами.

Мама склонялась к двухкомнатной, мотивируя тем, что не знает, что делать в огромной трёхкомнатной…

Однако перевесил папин аргумент, что в одной из комнат – самой большой и светлой у него будет творческая мастерская.

Мы переехали как-то ошеломительно быстро. Никаких ордеров, никаких разрешений…

Папин приятель, до того как его и в самом деле выгнали из начальников успел всё устроить – дом был ведомственный, принадлежал стройтресту.

Он торчал среди пустыря на перекрёстке между «грушевкой» и «толстухой» двумя бандитскими районами Минска. Недалеко от нас была и товарная станция с клубом Ильича, таинственным домом между рельсов товарной, в котором собирались по ночам разбойники, которых называли «бригадмильцы»… Сейчас я понимаю, что «бригадмильцы» это не название бандитской организации, а аббревиатура, которая расшифровывается как бригада содействия милиции.

Однажды, когда я работал в Новосибирске в газете «Молодость Сибири» детская моя осведомлённость здорово выручила…

В какой то занюханой пельменной мужик с пальцами синими от наколок прорывался без очереди…

Я чего-то вякнул… Он забился в истерике и дело могло бы закончиться хреново, но услыхав неистребимое белорусское «ча» и «ра» я спросил:

– Ты откуда, земляк?..

Мужик ответил:

– Из Минска…

Дальше было проще…

– Откуда, из Минска?..

– С Грушевки…

– А, я с Московской…

Проверяя меня, он спросил:

– А как Бэдю резали знаешь?..

– Ещё бы… Его зарезали в клубе Ильича, потом положили на рельсы под поезд…

Я был признан за своего, драки не случилось, а случилась полуторасуточная пьянка, встретившихся вдалеке от родины земляков…

Надо сказать, что поколение наше, послевоенное, жизнь расслоила как-то ужасно жестоко… Половина, что называется «вышла в люди», другая половина ушла в воры и сгинула по тюрьмам.