Масадзи Исикава - Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи

Одну вещь я крепко уяснил себе в те времена – некоторые люди, такие, как мой отец, например, просто бахвалятся своей силой, у других же есть конкретные причины для жестокости.

Когда я заканчивал начальную школу, отец мой решил, что я должен продолжить образование в корейской средней школе. Я не хотел переходить туда – я даже не говорил по-корейски, – но боялся перечить ему и все же пошел в эту школу.

Большинство учеников школы происходили из бедных семей. Наша бедность объяснялась очень простой причиной – расовой дискриминацией. Большинство учеников никогда активно не выражали свое недовольство этим – они были просто слишком поглощены тем, чтобы выжить. Но это отнюдь не означало, что они все безоговорочно принимали такой статус-кво. У моих одноклассников нередко случались стычки с японцами, например, во время игр или по пути домой из школы. Со временем все поняли прямую связь между расовой дискриминацией и насилием. Логика была налицо. Если кто-то ударял тебя, ты другую щеку не подставлял. А бил в ответ. Причем вдвое сильнее.

Сначала я чувствовал себя оторванным от своих одноклассников. Но позже, присмотревшись к ним, я постепенно стал ощущать родство с ними. Я понял, что и моя бабушка, и дедушка, и другие родственники были не правы. Корейцы не были чудовищами, которыми их пытались представить. Разумеется, они были грубы – да и как им не быть грубыми и неотесанными при их-то жизни, – но они были и отзывчивыми, и добрыми. Хотя я все еще держался в стороне от большинства из них, я постепенно сблизился с парнем по имени Кан Tхэсон – мы сидели за одной партой. Все стриглись коротко, но у Кан Тхэсона волосы были довольно длинные и спутанные, несмотря на школьные правила. Они напоминали львиную гриву, отчего он и заработал себе прозвище «Лев».

Когда Лев узнал о моей семейной ситуации, он однажды пригласил меня к себе. Мы шли через лабиринт улочек корейского района около кондитерской фабрики, и в воздухе стоял сладкий запах леденцов. Когда мы пришли к нему, его мать тут же спросила меня, не хочу ли я есть. И сразу же помчалась на кухню – в мгновение ока на столе появилось блюдо с рисом, еще одно – с корейскими соленьями, и стол вскоре был весь уставлен едой.

Мать Льва без устали повторяла: «Ешьте! Ешьте больше!» А я еще не успел прожевать и пихал в себя все, что только мог. Лев с матерью с улыбкой смотрели на меня. Я тогда впервые испытал любовь к себе совершенно чужих людей. Их теплота и доброта были такими желанными! По правде говоря, я был так ошеломлен, что и глоталось с трудом. С тех пор дом Льва стал единственным местом, где я по-настоящему чувствовал себя комфортно и спокойно. Даже когда жизнь стала преподносить мне один сюрприз за другим, я никогда не забывал той доброты, которую дарила мне его семья.

Как только Лев и я по-настоящему подружились, я почувствовал себя куда увереннее и уже без всякого стеснения общался со своими одноклассниками. Но большинство наук так и оставались для меня недосягаемыми – их преподавали на корейском языке. Математика еще была мне доступна, как и другие естественные науки – в какой-то степени, но почти все остальное было просто тарабарщиной. В классе были и другие, кто, как и я, не владел корейским. И знаете что? Некоторые учителя вопреки правилам объясняли некоторые предметы по-японски. Истинные диссиденты!

Нам втолковывали, что Ким Ир Сен был «вождем, освободившим Корею от колониализма». Он вел войну против американских империалистов и их южнокорейских лакеев – и победил. Это было вбито в наши головы намертво – Ким Ир Сен – отлитый из стали несгибаемый вождь. И учителя гордились Великим Вождем, его ролью Великого Лидера молодого государства.

В тот период Япония была поражена рецессией. Обанкротились многие компании, и безработица резко возросла. Корейцы оказались на самом дне, и если раньше жизнь была просто нелегкой, теперь она стала катастрофически тяжелой для многих семей. Между тем в Северной Корее Ким Ир Сен объявил, что он строит социалистическую утопию. Это называлось «Движением Чхоллима» (Чхоллима – мифический корейский крылатый конь, проходящий за шаг тысячу ли , символ быстрого движения и прогресса; «Движение Чхоллима» – северокорейский аналог стахановского движения в СССР. – Прим. ред. ). Как и большинство из нас, наши учителя тоже жили в бедности. Таким образом, они хватались за соломинку. Там, через пролив, лежала та самая страна «Земля Обетованная», «рай на земле», «земля молока и меда». В охватившем их отчаянии они попались на эту удочку, на эту ложь и передавали ее нам. Я слушал то, что они говорили, вполуха – ну ладно, там, за морем, разумеется, «рай на земле». Ну а нам-то что с этого? Лично мне? Как сделать свою жизнь здесь и сейчас? На улицах шумели демонстрации, наша семья едва сводила концы с концами, и мы жили в постоянном напряжении. А тут еще и эта Канэхара, которая все еще жила с нами, так что нам по-прежнему видеться с матерью приходилось только тайком, на выходных… Во всей этой повседневной кутерьме всерьез задумываться о «рае» в Северной Корее как-то не получалось.