Ынсун Ким - Побег из Северной Кореи. На пути к свободе

Eunsun Kim

Sebastien Falletti

Corée du Nord. 9 ans pour fuir l’enfer

© Michel Lafon, 2012

© ООО «Кучково поле», издание на русском языке, 2016

Почти целую неделю я провела одна в нашей маленькой промерзшей квартире в Ындоке, северокорейском городке, где я родилась. Мои родители продали всю мебель, за исключением платяного шкафа и низкого столика, чтобы купить еду. Ушло и покрытие с пола, так что я спала в самодельном спальном мешке из старой одежды прямо на бетоне. Лишь фотографии в рамках (наш «вечный президент» Ким Ир Сен и, рядом с ним, его преемник, Верховный Главнокомандующий Ким Чен Ир) остались на голой стене и пристально смотрели на меня. Но продажа этих портретов считалась святотатством и каралась смертью.

Смеркалось, но мне еще удавалось разбирать написанное. Электричество отключили; впрочем, лампочки уже давно пропали. Декабрьский день заканчивался, медленно наступала ночь. Отопление не работало, но я едва чувствовала холод: сил почти не осталось. Я ничего не ела несколько дней, и вскоре меня ожидала голодная смерть.

Итак, я взялась писать завещание.

Мне было 11 лет.

Я приняла это решение, когда вернулась домой. Три раза я выходила из дома на поиски мамы и старшей сестры, Кымсун. Они поехали в Раджин-Сонбон, большой соседний город, потому что в Ындоке нам нечего было есть; с тех пор прошло уже шесть дней. Собрав всю свою храбрость, я быстро пробежала по большому мосту через реку, потом поднялась по главной улице до вокзала. Прохожие на улице попадались редко, но я пристально рассматривала всех встречных: боялась разминуться с мамой, если она будет возвращаться домой. По дороге я заметила слева магазин, где торговали лапшой (я ее очень любила, и раньше папа меня водил туда по праздникам); а дальше — фотостудию (там напечатали наш семейный портрет). На вокзале мне позволили бесплатно (из-за того, что я была еще ребенком) присоединиться к толпе народа позади грузовика, который через час отправлялся в Раджин-Сонбон.

Всю дорогу я не переставала нервно оглядывать встречные машины и грузовики: искала мамино лицо. Но в итоге я очутилась одна у заставы, охраняемой отрядом людей в форме. Путь в Раджин-Сонбон преграждала колючая проволока под током. Чтобы попасть в город, обязательно требовалось специальное разрешение. Вот почему целый час я вынуждена была оставаться на посту, с надеждой и болью вглядываясь в силуэты выходивших людей. Ни мама, ни Кымсун через заставу так и не прошли. Приближалась ночь, и я, подавленная, решила вернуться домой.

На этот раз я была уверена, что мать и сестра никогда не вернутся: или с ними что-то случилось, или они меня бросили. С тяжелым сердцем я положилась на волю матери. Уезжая, она сказала, что принесет поесть «через два или три дня», и оставила мне 15 вон на жизнь. В моих глазах — целое состояние!

Поначалу я была очень взволнована, ведь у меня никогда не было столько денег! Глаза у меня сияли. Я совсем одна, как взрослый человек, гордо расплатилась на янгмаданге , рынке возле реки. Купив кусок тофу, я вернулась в нашу крошечную квартирку с комнатой-кухней на первом этаже. Там я маленькими ложечками ела мягкий белый тофу, ограничивая себя, чтобы продержаться до возвращения семьи. Какое наслаждение, я обожала тофу! Два дня я оставалась дома и смотрела на людей из окна, выходившего на улицу. Несколькими неделями раньше, 11 ноября, умер отец; с тех пор мы с сестрой больше не ходили в школу: чтобы как-то прожить, нам приходилось заниматься сбором корней и дров в горах. Да и стыдно было бы нам вернуться в класс, не имея приличной одежды. Мы ходили в отрепье, все остальное продали. На улице я всегда боялась случайно наткнуться на знакомых.

К концу второго дня меня стал терзать голод. И еще я боялась, что меня бросили. После того, как я доела тофу, не осталось ничего. И мама все не возвращалась! Я лежала на полу, закрыв глаза, и считала про себя: конечно же, она появится, когда я досчитаю до десяти. Но ничего не изменилось. Тогда я стала считать с десяти до одного. Дальше не получалось. Потом я узнала, что такое голод. На балконе нашлось несколько пыльных листьев репы, оставшихся с тех пор, когда мы ее сушили. Я выбрала наименее пожелтевшие, прокипятила и сделала суп. Два дня я жила на этом безвкусном питье. Потом еще два дня во рту у меня не было ни крошки: сил не осталось даже на то, чтобы пойти просить милостыню или украсть что-нибудь. Понемногу тело приспосабливалось к назойливому голоду, но я слабела. Меня все сильнее охватывала тяжелая усталость. От слабости клонило в сон и возникало мучительное ощущение, что я проваливаюсь сквозь пол. Это было странно: я чувствовала себя так, словно меня затягивало в глубь земли.