Анатолий Марченко - Мы здесь живем. Том 2

— Нам нужно пройти в комнаты, — настаивала женщина, прижимая к себе кожаную папку.

— Там вам нечего делать. Говорите, чего вам нужно, я вас выслушаю и здесь.

— Нет, нам нужно в комнаты, — настаивала женщина.

Видя, что я не намерен пропустить их в дом дальше крошечной прихожей, женщина торжественно проговорила:

— Вот сейчас вам объявим.

Я из кухни принес и поставил им один стул на пятерых. Женщина протянула мне лист казенной бумаги. Это был ордер на обыск в моем доме. Против меня возбуждено уголовное дело по ст. 198-2 (нарушение правил административного надзора). Для чего устраивать обыск? Искать улики? Или на всякий случай порыться, авось что-нибудь попадется для другого дела!

Пробежав глазами ордер, я передал его Ларисе, которая поднялась в прихожую на шум взламываемой двери. А пятеро пришедших стояли и ждали, пока мы прочитаем. Я дождался, когда Лариса прочитала ордер, и, забрав его у нее, кинулся вниз по лестнице в кухню. Когда двое мужчин прибежали ко мне, то на их требование вернуть ордер я отвечал:

— Это не ордер, а шпаргалка, и я ему не подчинюсь!

Я поднялся наверх, и там ко мне снова пристали, чтобы я вернул ордер. Но они его так и не увидели.

Мы с Ларисой решили уйти из дома на время обыска. Стали сначала собирать Пашку.

— Вы не имеете права уходить во время обыска, — наседали

на нас.

— А мы уйдем все равно, по праву или без права.

— Нет, вы никуда не уйдете.

Видя, что мы и в самом деле собираемся уходить, женщина предъявила мне ордер на арест. В руки она его мне на этот раз не дала, а только позволила пробежать глазами. А четверо мужиков стояли рядом, готовые кинуться, если я поступлю с этим ордером так же, как и с первым.

Спектакль, отрепетированный ими, частично сорвался. Они хотели сначала произвести обыск, держа в кармане готовый ордер на арест. А пришлось вот отступить и переигрывать на ходу.

А я теперь знал, что после обыска меня уведут или увезут.

Женщина, предъявившая мне оба ордера, оказалась следователем Тарусской прокуратуры. Из четырех мужчин, ворвавшихся вместе с ней, один был Лунев, два понятых и третий тип не то следователь милиции, не то, вернее всего, гэбист.

Они приступили к обыску. Копались только в бумагах и книгах. Опять, как и в прошлый раз, забирали подчистую все, написанное от руки или отпечатанное на машинке. Позабирали все мои записные книжки, блокноты с записями, тетради с черновиками. Забрали и бумаги Ларисы с ее записями.

Спрашивать о том, почему забирают все это и какое отношение эти бумаги имеют к предъявленному мне обвинению, не имело смысла.

Цель подобных обысков уже давно разгадана. Тактика ГБ — обобрать, разорить и делать это периодически и систематически. Сделать так, чтобы человек не мог работать с бумагой. Если нельзя заставить человека не думать, не размышлять, то остается другой путь — грабеж, санкционированный прокуратурой.

Очень хорошо об этом сказал в свое время В. Некрасов, и мне не сказать лучше.

О чем думалось мне, точно знавшему, что через несколько часов мне придется прощаться с семьей?

Конечно, неожиданного в аресте для меня было мало. И я не был им оглушен. Я и раньше некоторым своим друзьям и знакомым, которые предсказывали мне быстрый отъезд из страны, возражал. Я им говорил, что не исключаю любой вариант — от разрешения на эмиграцию до ареста. Я говорил, что советская власть коварна и жестока. Она любит поиграть со своей жертвой, как кошка с мышкой, дать тебе успокоиться и как бы открыть перед тобой все двери и лишь в самый последний момент захлопнуть дверь перед самым твоим носом.

И все же горько сознавать, что сейчас тебя уведут из дома. И неизвестно, вернешься ли ты когда обратно. А если вернешься — то когда и каким?

Мне было больно смотреть на сынишку. Как такому малышу объяснить, что долго его не увидишь? Как сказать, что ты не сам от него уходишь, а тебя силой уводят вот эти люди?

Татьяна Сергеевна Ходорович.

Я недоволен своей формулировкой на суде: «Продолжаю голодовку, требуя эмиграции в США». Она искажает суть дела. Добиваюсь эмиграции — это само собой. А голодовка — сама собой.

А в Находке, рассказывал сокамерник, сдирают, не стесняясь. Едва ты вошел в камеру, с нар слышится: «Рубашку забил!», «Брюки забил!» Опомниться не успеешь, а уж на тебе ни того, ни другого, и уже шпана играет на твое барахло в карты.