Фрэнк Брейди - Конец игры. Биография Роберта Фишера

Наконец он остановил свой выбор на квартире в доме Гардара Сверриссона на улице Эспергерди в жилом районе в восточной части Рейкьявика. Пешком до даунтауна далековато, но можно добраться двумя автобусами. У варианта имелось два минуса: квартира располагалась на десятом этаже (и Бобби ранее сказал — высоко), и кроме того он уже отверг именно этот вариант из-за «плохого воздуха». Voila! Чудесным образом высота и плохой воздух уже его не беспокоили — по необъяснимой причине. Он просто переменил свое мнение.

Хотя он был в континентах от своей жены, Бобби находился с Миёко в постоянной связи через и-мейл и телефон. Она прилетала в Рейкьявик так часто, как позволяли ей работа в фармакологической кампании и редактирование шахматного журнала в Токио. Обычно визиты длились по две недели и, по свидетельству Гардара, носили идиллический характер. Сверинссоны и Фишеры отправлялись на уик-энды за город, останавливаясь в гостиницах и греясь на солнце среди фантастических лунных пейзажей Исландии. Семейные ужины становились маленькими праздниками. «Они были любящей парой, и всё между ними происходило, как между мужем и женой: они любили друг друга, и это проявлялось в мелочах», — говорил Гардар. Хотя никто точно не может знать, что действительно думал Бобби о женитьбе, возможно, он надеялся однажды покинуть каким-то образом Исландию и убедить Миёко жить вместе с ним в другой стране.

Миёко Ватаи регулярно посещала Бобби, пока он находился в японской тюрьме. Впоследствии она заботилась о нем в течение его болезни в Исландии. Его тамошние друзья говорили, что они выглядели любящей и нежной парой.

Избранные им апартаменты явно не блистали роскошью. Бобби мог позволить себе квартиру гораздо более просторную, но эта вполне отвечала его нуждам. Имелась одна небольшая спальня, достаточных размеров гостиная с открытой кухней и маленький балкой, выходивший на океан. Он обставил ее удобно, но скромно. Оттиски Матисса украшали стены.

Покупка Бобби квартиры в кондоминиуме за 14 млн крон (около 200 тыс. долларов на то время) была, вероятно, бессознательно мотивирована желанием быть ближе к другу. По словам Эйнарссона Бобби начал чувствовать себя больным, хотя он это отрицал не только посторонним, но и себе. То, что друзья оказались рядом, оказалось очень полезным, тем более, что жена Гардара была сиделкой по профессии.

Когда Бобби переехал на новое местожительство, его распорядок дня несколько изменился. Он по-прежнему вставал между полуднем и двумя часами дня, пил морковный сок и выходил на первый обед. Пока он был здоров, Бобби часто совершал длинную пешую прогулку до вегетарианского ресторана «Анесту Гросум». Он не водил машину, и если ему требовалось добраться до места, куда пешком было не дойти, то садился на автобус. Его друг заметил: «Располагая миллионами, он считал глупостью тратить деньги на такси. Он ничего не находил плохого в том, чтобы постоять на остановке в любую погоду в ожидании автобуса. Большинство исландцев так не поступают. Но ему нравилось изучать людей во время поездок». Он не хотел, чтобы его везли, будь то такси — когда ему приходилось им пользоваться — или друг на машине, и настаивал, чтобы водитель постоянно держал обе руки на рулевом колесе, не ехал слишком быстро и неукоснительно соблюдал все правила дорожного движения Он всегда садился в среднюю секцию автобуса, где, по его мнению, было гораздо безопаснее, чем впереди или сзади.

Бобби в самом конце жизни идет по сельской дороге неподалеку от Alpingi, — месте, где зародился исландский парламент. Основанный в 930 году н. э. в эпоху викингов исландский национальный парламент является старейшим в мире и существует доныне.

Бобби никуда не мог деться от шахмат, хотя отчаянно этого желал. «Я ненавижу старые шахматы и старое шахматное окружение», — написал он другу в связи с изобретением Фишер-рэндом . Тем не менее, к нему в Исландию прилетали антрепренеры, с ним связывались из России, Франции и США, отовсюду организаторы, надеявшиеся «соблазнить» его на шахматы в любом формате, лишь бы вернуть его в игру. Прошло уже более тринадцати лет со времени второго матча Фишер-Спасский, и любители шахмат говорили и опасались, что он уже не вернется. Им претила мысль, что он вновь исчезнет на двадцать лет.