Игорь Ротарь - Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина [калибрятина]

Латинской Америке были сильны антиамериканские настроения и, как следствие этого,

симпатии к коммунистам.

Левые (часто белые) умело используют бедственное положение индейцев, их

дискриминацию со стороны потомков колонизаторов для борьбы с «капиталистами».

Поскольку США в Латинской Америке традиционно поддерживали правящий класс, сплошь

состоящий из потомков колонизаторов, то такая борьба активно сопровождается агрессивной

антиамериканской риторикой.

Причем это характерно не только для Гватемалы и зоны расселения майя в Мексике, но

и для всех стран Латинской Америки.

Наиболее хрестоматийный пример – Уго Чавес, чья левая и антиамериканская риторика

находила поддержку в первую очередь среди коренного населения страны.

Сегодня «революция аборигенов» уже произошла практически во всех «индейских

странах» Латинской Америки: Венесуэле, Боливии, Эквадоре, Перу. Причем, может быть за

исключением Перу, во всех этих странах к власти пришли ярко выраженные левые,

откровенно антиамериканские политики.

Ситуация начала меняться и в «белых» странах Латинской Америки. Если еще

несколько десятков лет назад метисы пытались забыть о своей индейской крови и

однозначно ориентировались на систему ценностей бывших метрополий, то сейчас,

напротив, принято выпячивать своеобразие коренных народов региона и пытаться

сопротивляться американской глобализации. Первой по этому пути пошла Никарагуа. А

потом эта тенденция стала распространяться и на другие страны региона. В результате

умеренно левые режимы сегодня установились в Бразилии, Аргентине и Чили.

Ситуация складывается парадоксальная: во времена соперничества с СССР США

делали все, и не без успеха, чтобы «коммунистическая зараза» не распространилась в

Латинской Америке. Казалось бы, после коллапса Советского Союза Белый дом мог

вздохнуть спокойно. Но неожиданно рассадник левых идей плавно переместился из

«обуржуазившейся» России в Латинскую Америку.

Глава VI . Донбасс и Приднестровье: найди десять отличий

«Пиши правду»

В мае 1991 года я впервые поехал в журналистскую командировку в Молдову.

Кишинев казался по-южному беззаботным и приветливым. В утопающих в зелени парках

гуляли мамаши с детьми, в ресторанах подавали вкусную балканскую пищу и прекрасное

вино. Атмосфера в городе мне показалась просто курортной.

«Тоже мне, нашел курорт! Скоро русских из автобусов начнут выкидывать, а ты тут

жизнью наслаждаешься», – огорошила меня кишиневская русскоязычная знакомая. Ее

страхи были объяснимы. Народный фронт Молдовы выступал за воссоединение с Румынией.

Местная интеллигенция требовала признать идентичность молдавского языка румынскому и

придать ему статус единственного официального. Периодически, хотя и редко, на митингах

местных националистов можно было услышать лозунги: «Чемодан, вокзал, Россия!»,

«Русских – за Днестр, евреев – в Днестр».

Правда, лично я за две недели пребывания в Кишиневе не чувствовал даже намека на

опасность. Все люди были очень доброжелательны со мной, и никто ни разу не упрекнул

меня, что я говорю по-русски.

Побывал я и на ежедневной «тусовке» националистов (они же по совместительству

демократы), собиравшихся в центральном кишиневском парке около памятника Штефану

Чел Маре (один из самых видных правителей Молдавского княжества). Мне запомнился

один из агитаторов – красивый мужчина с роскошными усами. Главный тезис его

выступлений был, что «знание молдавского языка – это плата за гостеприимство». Он долго

говорил с какой-то молодой женщиной на русском, а потом она, запинаясь, перешла на

молдавский. Это была русскоязычная молдаванка. Многие городские молдаване в советское

время стеснялись говорить на родном языке.

Здесь я встретил и литовца, который на правах более опытного «специалиста» объяснял

молдаванам, как бороться за независимость. Мимо прошел пьяный мужичок, и местные

активисты тут же объяснили прибалту: «Это наша боль! В новой независимой Молдове

алкоголизм исчезнет!»

Тем не менее и активисты у памятника не производили впечатления злых людей и со

мной – русским из Москвы – все были очень доброжелательны. Увы, местные славяне не

разделяли мою беззаботность: «Это только начало. Атмосфера сгущается». Однако, как

выяснялось, настоящие страсти кипели не в Кишиневе, а приблизительно в двух часах езды