Капитолина Новоселова - Звезда Альтаир

За столами, прикрытыми черной рваной клеенкой, сидели два переводчика и беседовали с единственным посетителем. Вяткин, войдя, даже прямо со света безошибочно узнал в нем тощую фигуру муллы Маруфа Не останавливаясь, он проследовал в приемную губернатора и справился, нет ли для него распоряжений.

— Обязательно зайдите к генералу, — ответил чиновник особых поручений Мартинсон, — даже посылать за вами собирались.

— Что, вероятно, гости?

— Не могу знать-с, не могу знать-с, — отвечал, роясь в бумагах, Мартинсон и прятал глаза. — Он ждет вас.

Василий Лаврентьевич сбросил меховую куртку, одернул свою линялую форменку и вошел. Сухо поздоровались. Вяткин сел в кресло у стола. Генерал молча сидел перед ним, наклонив голову, так что видна была круглая, как блюдце, желтая лысина красавца.

— Ну-с, господин Вяткин, говорить много я с вами не стану! Я получил от местного населения целый ряд писем, в которых муллы и ишаны, улемы и казии, аксакалы и вообще влиятельные и богатые люди требуют вашей отставки. В целях сохранения спокойствия во вверенной мне области Туркестанского края и религиозного уважения к мусульманскому ее населению, я намерен предложить вам подать письменное прошение об отставке. Музейная работа — вполне достаточное, для вашего невысокого образования и довольно ограниченного культурного кругозора, занятие. Что же касается памятников старины, то это — как раз та область, которая тревожит мусульман и заставляет меня считать, что ваше пребывание на посту чиновника по досмотру за историческими реликвиями прошлого — вредно. Это все, что я имел сказать. Прошение можете сдать в канцелярию.

— А дела по охране памятников?

— А, м-м-м, дела сдадите туземцу по имени мулла Маруф. Он вам, надеюсь, известен?

— Именно потому, ваше превосходительство, что этот человек мне хорошо известен, я отказываюсь сдавать дела ему. Отказываюсь также подать в отставку. Я был назначен на этот пост генерал-губернатором края и утвержден Императорской археологической комиссией России, по поручительству профессора барона Тизенгаузена, профессора Бартольда, профессора Веселовского и многих других ученых России. И не в вашей власти распоряжаться мною. Самое большее, что вы можете сделать, — переслать вашу переписку с муллой Маруфом и его товарищами в названные мною инстанции. Кстати, там ваша креатура также хорошо известна…

Разгоряченный Василий Лаврентьевич откланялся и ушел. Ушел в музей и забыл на крючке генеральской приемной свою меховую куртку. Не прошло и часа, укутанный в шинель, в кабинет Василия Лаврентьевича вбежал полковник Папенгут. Бледный, взбешенный, он дрожал от негодования, не мог сидеть на месте, бегал из угла в угол, возмущаясь:

— Подумать только! Вам — подать в отставку! За что? Что вы такого сделали? Нет, я этого так не оставлю! Но тут и вы должны мне помочь. Я привез письмо и прошу вас для меня его перевести. И еще привез кое-что, это я покажу потом.

Он достал кусок лощеной бумаги, исписанной корявыми малограмотными каракулями на персидском языке, и Вяткин прикрепил ее кнопками к столу.

«Памятники древности Самарканда приходят к концу. После того, как они попали в руки Вяткина, разве не лучше, Туркестан, чтобы прах твой развеялся по лицу земли? Подобные Вяткину волки пишут книги и сочиняют газеты — все для того, чтобы царапать мозги твоих сыновей и внуков.

Без труда нашел этот Вяткин путь в Археологическую комиссию, чтобы вместе с профессорами России разрушать наши памятники. Изразцы наших памятников и музейных зданий, подобных Биби-Ханым, Шах-и-Зинда и Гур-Эмиру, он выломал и вместо художественных предметов вставил глину и грязь. И наши исторические постройки, удивлявшие всю вселенную, стали источником слез и стонов для тысяч мусульман и верующих».

Подписи нет. Угол бумаги оторван, и неровный край его запачкан кровью. Василий Лаврентьевич, волнуясь, приложил найденный им на холме обсерватории клочок бумаги к письму, и он пришелся в точности.

— Вот звенья одной цепи, — сказал он Папенгуту.

— Что это значит? Вы с чем-то ставите в связь это письмо?

— Обрывок этого письма я нашел на развалинах обсерватории Мирзы Улугбека, — ответил Василий Лаврентьевич, — сразу после убийства внука моего сторожа.

— Быть может, господин Вяткин, вы опознаете и эти вещи?

Трясущимися руками Папенгут расстегнул принесенный с собою ковровый саквояж и вынул оттуда разобранный на части старинный бронзовый небесный глобус, крупных размеров астролябию, «паук» к другой астролябии меньших размеров, страницы какой-то рукописи, тоже с отпечатками пальцев, испачканных кровью, и две отличные майоликовые плитки из Ишрат-хоны. Все это было завернуто в провощенную бумагу.