Капитолина Новоселова - Звезда Альтаир

Проверив донесение шпика, генерал-майор полиции с удовлетворением написал на папке:

«Все упомянутые в записке лица известны полиции, которой и предложено мною иметь наблюдение за ними. После моего приезда некоторые из них, например, учитель Вяткин, привлечены по делу тайной типографии, открытой в Верном, другие же уехали».

Отбыл из Верного и Горгола. Диплом об окончании учительской семинарии давал ему возможность работать в любом среднеазиатском городе, где находились русско-туземные школы.

Однако в Самарканд Горгола приехал не для обучения детей грамоте и прелестям русского языка и литературы, а по каким-то своим делам.

— Я рад, — сказал Василий Лаврентьевич, — поживи у меня, отдохни. Я смотрю, нет на тебя, Григорий, никакого уему! Все-то ты буянишь, все-то колобродишь.

— Таким уродился, братка! Таким уродился. Хотел было податься к итальянцам или там испанцам воевать за свободу угнетенных народов, да пока собирался, все войны в Европе окончились. Но я не жалею! Дел и в своей отчизне хватит. Ну, а ты в чиновники подался? Ты у нас ведь всегда славился обстоятельностью и серьезностью.

— Да. Ведь и чиновником можно быть по-разному.

Разница в характерах не мешала братьям хорошо относиться друг к другу. Вот и сейчас они мирно разговаривали. Рассказывал Горгола:

— Когда Клава вышла замуж за Николая Дунаева, я велел им жить в нашей хате. Но Николай сказал, что он всем имуществом владеть отказывается. Поделились. Сестрам дали по одной лошади и корове, нам с тобой пополам сад, огород и хату. Ну, и всем четверым по пяти улейков пасеки. Пасеку пока не делили, ни к чему мельчить хозяйство, а за дом и сад я долю твою привез. Может, добавишь и здесь домишко купишь, а может, еще как распорядишься.

Горгола полез в свой хурджун и вынул перевязанную платком пачку денег.

— Все правильно сделали, а все-таки жаль отцовское гнездо! — задумчиво сказал Василий. — Как это сказал писатель: человек должен знать, что где-то стоит дерево, под которым он играл в детстве.

— Ты — романтик, Василий. Что тебе в том дереве? Сколько людей на свете, что никаких деревьев и не знали. Отцовское гнездо — это мелкобуржуазная собственность, с этим нам, интеллигентам, кончать надо. Сантименты…

— Ты, как видно, забыл, что мы с тобою решили социальные темы никогда не затрагивать!

— Да, разумеется! Однако я не потерял надежды к твоей богатой практике подключить немного марксистской теории. Извини.

Они помолчали. Василий Лаврентьевич взял узелок с деньгами.

— А деньги мне, Гриша, кстати. Сегодня я просил руки Лизы Васильковской. Получил согласие.

— С ума сошел! На этой мещанке жениться?! Да она с тебя шкуру снимет! Ну и нашел, наконец-то, на ком! Ведь еще в семинарии мы, помнишь, не раз удивлялись. И братья у нее в полиции…

— Какое мне дело до ее братьев? Лиза хороша, говорит мало, а остальное будет так, как я сам захочу. Я, ты знаешь, в некотором роде придерживаюсь феодального взгляда. С умницей мне неловко было бы. А тут…

— У тебя будет десять детей. Как у Кирши. Нестираная рубаха и…

— Да. Десять детей. Я детей люблю. И будут пироги и вареники с вишнями. И отутюженные скатерти. Все будет. Как у всех людей. Ну, здесь у нас с тобою тоже точки зрения расходятся.

Устроил он брата работать в местной русско-туземной школе. Поработал тот месяц-другой и вдруг объявил:

— Еду в Чарджуй!

— С чего бы?

— Надо.

Никак не удержать! И вскоре получил Василий Лаврентьевич телеграмму из Чарджуя: брат его Григорий (Горгола) тяжко ранен при беспорядках на железнодорожной станции.

Поехал Василий, нашел Григория в госпитале — и умер брат у него на руках, прошептав напоследок желтыми губами:

— Высота ль, высота…

Н-да. Такие дела.

В музее собрался небольшой совет. В северной светлой комнатушке сидело все общество из квартала Заргарон. Абу-Саид Магзум, Эгам-ходжа, Вяткин, глава цеха ювелиров Бобо-Яр Мулла.

— Своего мы добились, — говорил Вяткин. — История с продажей земли теперь получит огласку. Махинация с продажей улицы станет известной самому генерал-губернатору.

— Дай бог! Дай бог! — приговаривал Бобо-Яр Мулла.

— Эх, Василь-ака, — вздохнул Эгам-ходжа, — англичанка уедет и тут же забудет про нас, а эти останутся и опять возьмутся за свое. Знаем мы их…

— Да, конечно, — согласился Вяткин с печалью. — Лучше всего бы — найти старинные документы, подтверждающие ваше право на эту собственность. А является ли, — спросил Василий Лаврентьевич, — вакуфный документ абсолютно законным, охраняющим земельную собственность?