Владимир Набоков - Письма к Вере

Когда он вернулся в Париж в начале марта, его любовная связь с Ириной Гуаданини возобновилась. При этом переписка с женой становится все более напряженной – теперь он пытается уговорить ее уехать из Германии и присоединиться к нему на юге Франции: там можно остановиться у русских друзей. Он явно не хочет, чтобы Вера Евсеевна очутилась в Париже. Тем временем до нее уже дошли слухи о его романе, и она соглашается ехать куда угодно, только не во Францию: в Бельгию, в Италию, лучше всего – в Чехословакию, где можно будет показать Елене Ивановне внука. Наконец Вера Евсеевна призналась, что прослышала о его любви к другой женщине, Набоков все отрицал. Натянутость в их отношениях выразилась не только в обвинениях и отпирательстве, но и в том, что планы их воссоединения постоянно менялись, будто в шахматной игре. Как сформулировала это Стейси Шифф, в письмах 1937 года «голоса супругов звучат в томительном диссонансе» [30]. Дополнительным осложнением, отразившимся в переписке, стали почти непреодолимые сложности, связанные с получением выездных виз из Германии для Веры Евсеевны и Дмитрия, а для Владимира Владимировича – с поездкой из Парижа в Прагу, где они в итоге воссоединились из-за упрямого сопротивления жены его французскому плану: Набоков приехал туда 22 мая, через Швейцарию и Австрию, минуя Германию.

Через полтора месяца они все вместе, опять в объезд Германии, отправились обратно во Францию и обосновались в Каннах. Набоков признался в измене, – последовали семейные бури, но затем, после того как он поклялся, что все в прошлом, наступило затишье; он же продолжал писать к бывшей возлюбленной. Опасаясь полного разрыва отношений, Гауданини пренебрегла запретом на свидания и 8 сентября приехала в Канны. После краткой встречи он велел ей возвращаться в Париж, поставив точку в их романе. Несмотря на это, им с Верой Евсеевной понадобилось немало времени, чтобы вернуться к прежней близости. Проведя год с лишним в Каннах, Ментоне и на Кап-д Антибе, они отправились на север, в Париж. У Набокова появился американский агент, которая сумела продать «Смех в темноте» (переработанный авторский вариант перевода «Камеры обскуры») издательству «Боббз-Меррил». Однако, несмотря на восторженные отзывы русскоязычных рецензентов во Франции, Англии и США на другие, более сложные произведения Набокова, его проза оказалась слишком оригинальной, чтобы немедленно заинтересовать издателей не из эмигрантской среды. Он так и не получил разрешения на работу во Франции, и ему становилось все сложнее кормить семью литературным трудом. Навалилась бедность, писатель стал выглядеть все более изможденным.

В начале 1939 года, рассчитывая на обретение убежища за пределами Франции, Набоков написал свой первый английский роман «Подлинная жизнь Себастьяна Найта». В апреле он поехал в Лондон, где узнал, что на русском отделении Лидского университета открывается вакансия: если ее займет кто-то из сотрудников Лондонского или Шеффилдского университета, то в одном из них освободится место лектора. Письма к Вере Евсеевне в Париж свидетельствуют, что лихорадочный темп, присущий набоковским поискам заработков во время поездок 1936 и 1937 года, стал еще напряженнее. Тем не менее, невзирая на поддержку высокопоставленных русских и английских друзей из мира науки и литературы, из Англии он привез лишь новые дружеские отношения и рассеявшиеся вскоре надежды. Еще одна поездка в начале июня, породившая еще одну связку писем, никак не приблизила его к заветной цели.

Набоковым удалось вырваться из Европы лишь благодаря счастливой случайности. Писателю Марку Алданову предложили на лето 1941 года место преподавателя писательского мастерства в американском Стэнфордском университете, но Алданов счел свой английский слишком слабым и передал приглашение Набокову. Это по крайней мере позволило получить разрешение на выезд из Франции. Хотя на получение виз и поиск средств на переезд через Атлантику ушло много времени, 28 мая 1940 года (всего за две недели до оккупации немцами Парижа) Набоковы отплыли в Нью-Йорк. Там Набоков принялся снова давать частные уроки. Кроме того, он писал рецензии для местных газет, а также – благодаря завязавшемуся знакомству с Эдмундом Уилсоном – для журнала «Нью репаблик». В марте 1941 года с помощью двоюродного брата Николая он получил приглашение прочитать двухнедельный курс лекций в колледже Уэлсли – в связи с чем образовалась новая стопка писем к Вере Евсеевне. Как раз тогда был подписан пакт Молотова – Риббентропа о ненападении между Германией и Советским Союзом. Антисоветские взгляды Набокова сделали его лекции особенно привлекательными (согласно письмам, писатель не мог поверить комплиментам, которыми его одаривали), и в результате успешных выступлений он получил контракт на преподавание в Уэлсли в 1941/42 учебном году. Однако, несмотря на то что в конце 1941 года вышла в свет «Подлинная жизнь Себастьяна Найта», а другие набоковские сочинения регулярно появлялись в журналах «Атлантик» и даже «Нью-Йоркер», финансовые обстоятельства вынудили Набокова отправиться в лекционные турне: в октябре 1942-го – по американскому Югу, в ноябре – по Среднему Западу, а в декабре – в Вирджинию. На этот раз у него было даже больше свободного времени, чем во время короткого курса в Уэлсли в 1941-м, чтобы описывать жене свои приключения и наблюдения по ходу знакомства с Америкой. Самый занимательный, воистину «пнинианский» его день породил и самое длинное из всех писем, содержащее три тысячи слов.